Продолжение слушаний по делу Кантемира Карамзина. 2-3 февраля. Свидетели обвинения “мычат” и страдают амнезией
09.02.2021
Дело Карамзина, судебная хроника. 11 февраля: Судья Баранова, следователь Николаев и «золотой» ноутбук
19.02.2021
0

Дмитрий Зуев. Оборотень в погонах. Прапорщик Сизо 8 и гендиректор ООО

Дело Карамзина, 10 февраля: допрос оперативников с дырявой памятью и провокатора Зуева

10 февраля в суде Сергива Посада прошло очередное заседание по делу Кантемира Карамзина. Были допрошены три свидетеля – два действующих сотрудника ФСИН и ФСБ и бывший сотрудник СИЗО №8 прапорщик-бизнесмен провокатор Зуев.

«В надежде, что кто-нибудь услышит крик вопиющего»

Обращение Кантемира Карамзина: Дорофеев идет ко дну, адвокату угрожают убийством

Перед началом заседания Кантемир Карамзин, пользуясь возможностью сделать аудиозапись из зала суда, поблагодарил всех, кто откликнулся на его просьбу выйти с плакатами в его поддержку.

“Это оказалось очень эффективно, очень многие люди помогли, спасибо вам, дорогие, за то, что небезразличны”, – сказал Кантемир.

Далее Кантемир рассказал, что сейчас все заседания по делу подробно излагаются на основании аудиозаписи, это будет делаться и в последующем. 

“Если вы помните, я на месяц брал мораторий не упоминать фамилию Дорофеева. Это было связано с тем, что мои защитники меня просили воздержаться и этого человека не трогать в надежде, что каким-то образом его поведение вернётся к законности. Но этого не произошло, поэтому, находясь в положении человека, который в отчаянии, а отчаяние мое связано с тем, что – я полагаю – в судебном процессе и в этом уголовном деле отсутствует надежда на справедливость и правосудие, поскольку неподдельный коммерческий интерес к моему уголовному преследованию проявляет этот самый Дорофеев. Поэтому я буду говорить про него все время, понимая, что никаких других инструментов воздействия на генерал-полковника, начальника управления ФСБ по Москве и Московской области у меня нет и понимая, что это единственное обстоятельство, которое его раздражает. О том, что это единственное обстоятельство, можно сделать вывод на основании того, что вы бы видели какое Шоу «Бенни Хилла» устраивают сотрудники ФСБ для того, чтобы предотвратить эту мою возможность обращаться к вам с видео либо с аудиосообщениями. Поэтому пока такая возможность есть, я буду ее реализовывать в надежде, что кто-нибудь услышит крик вопиющего и правосудие перестанет реализовывать хотелки Дорофеева”.

В этот момент судья сделала замечание Карамзину, говоря, что ничего не мешало ему заблаговременно провести консультацию с защитниками в СИЗО №8.

Кантемир спрашивает в ответ, может ли он пообщаться конфиденциально со своими защитниками, просит еще несколько минут и продолжает:

“Мне даже немного жалко судью, потому что она вынуждена эти дорофеевские хотелки вот так реализовывать. Но вы должны понимать, что человек уже идёт ко дну, его стремление к одну обусловлено тем, что в газетах опубликованы сведения о его мальтийских счетах – 250 миллионов. Газета “Коммерсант” дважды опубликовала информацию о том, что он крышует похоронный бизнес и атакует своих конкурентов в этом бизнесе – компанию “Град-Экс”.

Кантемир также рассказал, что проходящий с ним по делу Денис Портной содержится за 220 км от места проведения судебного заседания. 12 января 2021-го года судья вынесла постановление, признав, что хватит издеваться над человеком и этапировать его каждый раз за 220 км и необходимо перевести его ближе, в следственный изолятор Сергиева Посада.

“Вы бы видели, какие сатанинские пляски начались вокруг этого постановления! Всяческими способами препятствуя правосудию, дорофеевские сотрудники заставили судью отказаться от исполнения этого постановления. До сих пор Портного каждый раз в судебное заседание привозят за 220 км, тратя государственные деньги на его этапирование и конвой”.

Кантемир также сообщил, что в субботу 6 февраля три сотрудника ФСБ – подчинённые Дорофеева – “взяли” его адвоката из дома и вывезли его в карьер во Владимирской области.

“Там в этом карьере они его стращали разговорами о том, что они его убьют, если он продолжит осуществлять мою защиту. Что против этого можно сказать? Бандит он и есть бандит”, – сказал Кантемир.

“Единственное, есть и хорошие новости. Сведения о том, что он гомосексуалист, о чем мы вам раньше сообщали, не подтвердились. Но есть другая, более деликатная информация: выяснилось, что он трансгендер. Поэтому мы оказываемся сейчас – и это тоже очень весело – впереди планеты всей: у нас трансгендер управляет федеральной службой. Мы будем проверять обстоятельства, каким образом эта королева подмосковных надгробий вмешивается в правосудие. Я думаю, королевой ей осталось быть недолго, надеюсь, что есть руководители, которые обратят на её поведение внимание”, – заключил речь для аудиозаписи Кантемир.

Допрос оперативника ФСИН

Первым допрошенным 10 февраля свидетелем был оперуполномоченный отдела собственной безопасности УФСИН по Московской области Щепетков.

«Мы созвонились с сотрудниками ФСБ»

Щепетков, отвечая на просьбу прокурора “пояснить по обстоятельствам уголовного дела”, поведал о том, как проходил обыск в камере Кантемира Карамзина, когда там был обнаружен мобильный телефон, и что предшествовало этому.

По его словам, в октябре 2019-го года от сотрудника СИЗО №8 Зуева поступила информация о том, что будет “передача должностным лицом подследственному запрещенного средства мобильной связи за денежные средства”. Такая же информация была и у УФСБ России по Москве и Московской области.

“Мы созвонились с сотрудниками ФСБ”, – сказал Щепетков. Далее он обрывистыми фразами, явно боясь сказать лишнее, кое-как рассказал, что было доложено начальнику Управления ФСИН по Московской области о проведении мероприятий в СИЗО №8 – внепланового обыска в камере.

По его словам, обыск прошел около 8 вечера, присутствовали начальник отдела режима, младшие инспектора СИЗО №8, от управления ФСИН – замначальника отдела собственной безопасности.

Щепетков рассказал, как он обнаружил мобильный телефон в тумбочке Карамзина, а также о том, что в камере был найден адаптер под usb-провод.

У прокурора, которая задавала вопросы, много времени ушло на выяснение подробностей проведения обыска и на то, чтобы выяснить, как мобильный телефон был расположен в тумбочке.

На многие вопросы прокурора Щепетков отвечал, что не может вспомнить, и “отсылал” вопрошавшего к видеозаписи. Тем не менее, он все же сказал, что сосед Карамзина по камере, когда ему предъявили найденный телефон, заявил, что видит его первый раз, Карамзин также “не признал”, по его словам, телефон.

Кантемир в связи с противоречиями в показаниях свидетеля попросил огласить протокол допроса свидетеля после того, как ему будут заданы вопросы защитой.

Карамзин попросил также предоставить на обозрение свидетеля телефон, который был изъят во время обыска, чтобы он опознал, этот или нет он имеет в виду, и видеозаписи, которые были произведены во время обыска. После этого он хотел бы задать свидетелю вопросы.

Адвокаты также попросили судью не отпускать свидетеля после того, как он посмотрит видеозапись, так как все вопросы будут связаны с этой видеозаписью.

«Пояснить не могу, и «никаких документов не подписывал»

Судья также задала несколько уточняющих вопросов о том, как был расположен телефон в тумбочке, из-за чего его долго не могли найти оперативники.

Один из адвокатов задал уточняющий вопрос – был ли это оперативный эксперимент в рамках оперативно-розыскных мероприятий или же это была проверка поступившей оперативной информации.

Свидетель ответил, что оперативный эксперимент проводил УФСБ, а сотрудники ФСИН проводили проверку оперативной информации.

“То есть у вас не было совместного мероприятия?” – спросил адвокат.

“Пояснить не могу”, – ответил свидетель, добавив, что он “никаких документов не подписывал”.

Вместо видеозаписи обыска – ее расшифровка

Далее из-за того, что видеозаписи с камер не были доставлены вовремя из места хранения вещественных доказательств, суд постановил показать скриншоты и протокол допроса свидетеля – “расшифровку видеозаписи” обыска.

Кантемир категорически возражал, но судья сказала, что частично реализуют его ходатайство о демонстрации видеозаписи, и стала зачитывать протокол описания видеозаписи.

Адвокат Горгадзе после зачитывания протокола сказал, что очень сложно основываться “на стенограмме видеокадров”, так как тот, кто описывал, по-своему изложил содержание видео. Он попросил суд на время прервать допрос свидетеля и вызвать его после того, как будет получена видеозапись.

Адвокат Кантемира Карамзина Шота Горгадзе

Судья нервно спросила, есть ли вопросы к свидетелю, на что ей снова было сказано, что вопросы есть, но их желательно задать после просмотра видеозаписи. После этого судья вновь попросила задавать вопросы, если они есть, и не ждать видеозаписи.

“Вы все прекрасно знаете, как выяснять те моменты, которые вас интересуют”, – заявила судья.

Кантемир попросил конфиденциально проконсультироваться с защитниками, отметив, что судья не устанавливала, что общение с защитниками будет цензурироваться, как это произошло в начале заседания.

“Вопросы к Щепеткову будут?” – снова нервно спрашивает судья. Карамзин пытается попросить разрешения конфиденциально посоветоваться с защитниками и говорит, что не понимает, почему суд предпринимает попытки скрыть вещественные доказательства, которые истребованы две недели назад.

“Я категорически против задавания вопросов, пока не станет ясно, почему скрываются вещественные доказательства, которые надо голубями истребовать в Балашихе”, – говорит Карамзин.

После совещания Кантемира с защитниками один из адвокатов задал несколько вопросов свидетелю. На многие вопросы свидетель отвечал в духе своих коллег – свидетелей, опрошенных на предыдущем заседании. Так, он “не мог пояснить”.

Судья снимает вопросы Карамзина и задает наводящие вопросы свидетелю

попал ли момент обнаружения телефона на видеокамеру или нет, кто был в этот момент у него за спиной.

Защитник ходатайствует огласить протокол допроса свидетеля Щепеткова после обыска.

Судья зачитала протокол, в котором говорилось, что сотрудниками ОСБ УФСИН по Московской области было запланировано проведение внепланового обыска в камере, в которой содержится Карамзин.

После завершения оперативного эксперимента, который проводили сотрудники ФСБ (передача под их наблюдением провокатору Зуеву телефона и 50 тысяч рублей), примерно в 19:30 совместно с замначальника ОСБ Прокудиным они прибыли в СИЗО №8. В камеру вошли в 20:10 совместно с Прокудиным и тремя сотрудниками ФСБ для проведения внепланового обыска. Дверь в камеру открыл Зуев, который был на дежурстве в этот день. Карамзин был выведен из камеры на время обыска. Через 20 минут после начало обыска в тумбочке между кроватями был обнаружен мобильный телефон iPhone 7 либо 8 черного цвета, к нему были прикреплена маленькая металлическая пластина с круглыми выемками. Мобильный телефон крепился к металлической полке с обратной стороны с помощью четырех круглых магнитов, которые остались на металлической полке. Телефон был выключен. Тумбочка, со слов другого содержавшегося в камере, являлась тумбочкой Карамзина. Сосед Карамзина по камере сказал, что ничего не знает, мобильный телефон в первый раз видит. В дальнейшем рядом с батареей было обнаружено зарядное устройство черного цвета. Указанные предметы были помещены в пакет и опечатаны. Карамзин отрицал свою причастность к обнаруженным предметам, сказано в зачитанном протоколе. 

Кантемир спросил свидетеля, подтвердившего показания из протокола, когда вы лучше помнил события 17 октября 2019 года – сейчас или тогда, когда допрашивал следователь – 18 ноября 2019 года. Свидетель сказал, что раньше помнил лучше, но и сейчас хорошо помнит, однако не смог “пояснить”, кто передал рапорт Зуева (о том, что ему поступило коррупционное предложение) в отдел собственной безопасности. Кантемир смог добиться от свидетеля, что рапорт был написан от руки, но не смог сказать, когда точно он увидел рапорт в первый раз. Не ответил свидетель Щепетков и на вопрос, кто беседовал с Зуевым после получения рапорта, заявив, что не знает.

Кантемиру пришлось вытягивать из свидетеля множество ответов. Судья прервала допрос, попросив Карамзина уточнить, что выясняем. Карамзин объяснил, что выясняются обстоятельства подачи рапорта о совершении преступления. Кантемир попросил “уважаемый суд” не задавать наводящие вопросы свидетелю: “Если вы считаете, что мой вопрос некорректен, вы можете его снять”. На это судья жестко ответила, что, если она руководит процессом и должна понимать относимость к делу вопросов, которые задает Карамзин. Карамзин говорит, что судья вправе снимать вопросы, но не подталкивать свидетеля к нужному ответу. После это судья сняла подряд несколько важных вопросов Карамзина: известно ли свидетелю постановление о проведении оперативного эксперимента и т.п.

Карамзин вынужден был обратить внимание своих защитников на снятые вопросы, чтобы определить, насколько важна информация в ответах по ним.

Далее из ответов Щепеткова (тех, на которые он не отвечал “не помню” и “не знаю”) стало ясно, что многие щепетильные вопросы (от кого ему стало известно, что сотрудники ФСБ завершили эксперимент, кто принял решение о необходимости проведения обыска и т.п.) свидетель решил “сделать крайним” замначальника отдела собственной безопасности Прокудина, тогда как относительно начальника СИЗО №8 (принимал он решение о проведение обыска) свидетель оказался “не в курсе”. Судья вновь прерывала допрос, Карамзин вновь пояснял, что пытается узнать, кто принял решение о необходимости проведения обыска и другие обстоятельства того дня.

Первое возражение на действия председательствующего

Карамзину пришлось просить суд разъяснить свидетелю, что если суд не снимает вопрос, то он должен на него отвечать, а не не обращаться к суду с вопросами, имеют ли вопросы отношение к делу и надо ли ему отвечать на них.

В этот момент Кантемир попросил занести в протокол его возражения на действия судьи:

“Председательствующий по делу препятствует реализации моего права на допрос свидетеля, поскольку, получая вопрос прежде, чем на него ответить, свидетель обращается к суду с вопросом, необходимо ли ему отвечать на этот вопрос или нет.

Только после дополнительного подтверждения со стороны суда свидетель продолжает ответ. Процессуальным законом предусмотрен иной порядок. В случае если вопрос по каким-то причинам суд считает не относимым или недопустимым, он его вправе снять, но никак не оказывать свидетелю консультации по порядку ответа”.

Замечание Карамзина было занесено в протокол, Кантемир продолжил допрос.

Судья вновь снимает вопросы

Свидетель “не смог” ответить, где находились сотрудники ФСБ, которые проводили оперативный эксперимент, в момент обыска, какой марки было зарядно устройство к телефону, кто руководил обыском 17 октября в камере Карамзина.

На вопрос, сколько человек проводили обыск, свидетель ответил “больше трёх”, назвав себя, Прокудина, оперативника СИЗО №8, который проводил съемку, и сотрудников, которые “непосредственно несли службу в СИЗО №8”. Сколько и кто были остальные – свидетель “не помнит”.

Далее судья вновь сняла несколько вопросов Карамзина: проводился ли обыск в соответствии с законом об оперативно-розыскной деятельности, каким законом он руководствовался. Свидетель не смог подтвердить “принадлежность адаптера к телефону”, а также сообщил, что кабель не был изъят во время обыска, так как не был найден. Карамзин спросил, почему не был проведен личный обыск – полный или неполный – его и его соседа по камере, раз не нашли кабель, ведь логично было предположить, что он мог быть у кого-то из них. На что свидетель ответил:

“Ваш личный обыск и обыск [сокамерника] проводили сотрудники путем металлодетектора и на ощупь по карманам”.

Свидетель сказал, что “не в курсе”, составлялся ли протокол неполного личного обыска Карамзина и его сокамерника, сколько было составлено документов после обыска в камере. Щепетков также сказал, что при досмотре личных вещей необязательно присутствие их владельца.

На протяжении допроса Щепеткова судья постоянно снимала вопросы Карамзина или заявляла, что ответ уже был дан. Так, был снят вопрос о том, откуда свидетель узнал, что дежурным по камере был сосед Карамзина. Кантемир также задавал вопрос, почему при обнаружении мобильного телефона в тумбочке Карамзина свидетель не привлек внимание снимавшего обыск на видеокамеру, чтобы было зафиксировано местоположение основного предмета, который разыскивался. На что Щепетков сказал, что якобы не ожидал найти его там, где он его нашел.

Облапанный и отданный неизвестным оперативникам вещдок

Далее свидетель сказал “нет” на вопрос Карамзина о том, предпринимались ли им меры по сохранению отпечатков пальцев – следов якобы совершенного преступления. Далее Карамзин спросил, почему не были зафиксированы отпечатки пальцев и почему сотрудники, которые проводили обыск, все подержали в руках мобильный телефон до того, как он был упакован.

“Зачем вы дали его подержать в руках другим?” Судья снова вмешалась и сказала, что свидетель уже ответил, что про других не знает.

Кантемиру пришлось также долго выяснять, кем и кому конкретно был передан запечатанный в пакет изъятый телефон. Телефон якобы был отдан сотрудникам оперативного отдела, которых свидетель не знает. Уточняющие вопросы Карамзина, в которых он перечислял сотрудников СИЗО №8, судья снимала. Свидетель также не смог объяснить, кто изымал адаптер.

Пропавшие во ФСИН документы, умолчание о проверке по ним, протест прокурора против их демонстрации свидетелю

“В декабре 2019 г. вы получили от меня документы, свидетельствующие о том, что я передал сотрудникам СИЗО №8 деньги и материальные ценности на сумму 800 тысяч рублей. Какова судьба этих документов?” – свидетель не смог ответить и на этот вопрос. А на вопрос, каковы результаты проверки полученной информации, свидетель спросил, может ли он оглашать результат? Судья же задала Карамзину вопрос, что “мы выясняем” и какое отношение вопрос имеет к рассматриваемым событиям.

Карамзин терпеливо пояснил: он выясняет, чем закончилась проверка по его заявлению о том, что им была оказана СИЗО материальная помощь на 800 тысяч рублей деньгами и бытовыми приборами, а телефон и 50 тысяч рублей, которые ему инкриминируются как взятка, входят в состав тех 800 тысяч, которые были переданы СИЗО. Судья “не поняла”, и Карамзин снова объяснил:

“Мне инкриминируется, что я дал Зуеву взятку на 50 тысяч рублей. А моя позиция по делу заключается в том, что я дал не Зуеву взятку 50 тысяч рублей, а дал СИЗО на 800 тысяч рублей денег и материальных ценностей”.

Судья все же сняла вопрос о результатах проверки и направила Карамзина за этой информацией в УФСИН по Московской области. Далее судья снимала связанные с этой проверкой вопросы Карамзина.

Далее Кантемир попросил показать свидетелю документы, которые он передавал ему и которые подтверждают, что Карамзиным была оказана СИЗО №8 материальная помощь, чтобы свидетель пояснил, получал ли он эти документы. Прокурор возразила на это ходатайство, судья отказывает и снова отправляет за данными документами в УФСИН.

Карамзин просит представить на обозрение свидетелю копию заявления Карамзина на имя свидетеля Щепеткова в отдел собственной безопасности УФСИН от 11 декабря 2019 г. В нем Карамзин сообщает, что из СИЗО №8 вывозится мебель, телевизоры, пылесосы, радиаторы и документы, которые Карамзин передал СИЗО №8.

Прокурор снова возразила, так как якобы этот документ не имеет отношения к обстоятельствам дела. Судья снова взяла сторону прокурора.

Второе возражение на действия председательствующего

Карамзин просит посоветоваться с защитниками. Он открыто спрашивает защитников, что делать, если суд игнорирует его заявление о том, что из СИЗО №8 вывозятся материальные ценности – уничтожаются следы получения СИЗО №8 от него материальной помощи. Защитники советуют ему заявить возражение на действия председательствующего и внести это в протокол.

Карамзин объявляет о своих возражениях и говорит, что они связаны с тем, что суд препятствует предоставлению им доказательств его невиновности, препятствует доказыванию любым не запрещенным законом способом его правовой позиции, а именно отказывается приобщить к материалам дела документы, свидетельствующие о том, что помимо телефона и 50 тысяч рублей, которые инкриминируются ему в качестве преступного деяния, СИЗО были получены другие материальные ценности и снимает вопросы, адресованные свидетелю Шепеткову, который являлся должностным лицом, к кому он обращался с данным заявлением в отношении незаконных действий сотрудников следственного изолятора. Возражение было занесено в протокол.

Новый отказ в просмотре видеозаписи обыска

Вопросы Щепеткову были продолжены. Судья сняла вопрос, почему при проведении обыска видеозапись обыска периодически прерывалась. Свидетель “не помнил”, давал ли он команду прекращать видеозапись и давал ли кто-нибудь команду прекращать видеозапись.

Карамзин просит представить на обозрение свидетелю видеозаписи с камер видеонаблюдения, в которых запечатлен обыск, потому что свидетель не может пояснить многие обстоятельства, связанные с обыском, и часто ссылается на видеозаписи. Карамзин говорит, что хотел бы задать вопросы по результатам просмотра видеозаписи, но судья снова отказывает.

Карамзин, в свою очередь, тоже снова просит занести в протокол возражения на действия председательствующего.

“Все мои вопросы будут заданы мной после исследования вещественных доказательств – это мои возражения”, – говорит Кантемир. Судья намекает, что может повторно и не вызвать Щепеткова. Но Кантемир настаивает, что он сейчас не в состоянии представить суду доказательства, в том числе и путем опроса свидетеля Шепеткова – без просмотра видеозаписи.

Третье возражение на действия председательствующего

Судья вновь угрожает отрицательным решением о повторном вызове Щепеткова на допрос в суд и снова требует задавать вопросы Щепеткову, если они есть.

“У меня два листа вопросов Щепеткову, которые я не могу задавать, будучи в неведении о содержании вещественных доказательств. У меня пять защитников, но ни один из них не видел видеозаписи. При этом свидетель апеллирует к видеозаписям!” – говорит Карамзин. “Я не имею возможности задавать вопросы Щепеткову”, – говорит Карамзин, и судья расценивает это как отсутствие вопросов к свидетелю Щепеткову. Защитники Карамзина поддержали его позицию и высказали надежду, что будет предоставлена возможность задать вопросы Щепеткову после просмотра видеозаписи обыска.

Один из защитников задал Щепеткову вопрос, проводилась ли проверка в отношении Зуева, который не в тот же день подал рапорт о поступлении ему коррупционного предложения. Свидетель ответил, что он лично проверку не проводил, и что он обычный оперуполномоченный, не решает, проводить ли такие проверки, и “не помнит”, кому было поручена работа по рапорту Зуева.

На этих вопросах допрос Щепеткова закончился.

Допрос оперативника ФСБ

«Не припомню обстоятельств подробно»

Следующим свидетелем на заседании 10 февраля был старший оперуполномоченный УФСБ России по Москве и Московской области Сотченков.

“Чекисту” прокурор задала все тот же свой бесхитростный вопрос-шаблон: “Что можете пояснить по обстоятельствам данного уголовного дела?”

Сначала Сотченков попытался отправить вопрошавшую к своим показаниям на следствии (“Все сведения, которые ранее были мною данные в ходе допроса следователя…”), а после повторного вопроса “в суде пояснить” и вовсе сказал: “В настоящее время я не припомню обстоятельств подробно”.

“Ну что помните – рассказывайте”, – настаивала прокурор.

“Не помню в настоящий момент, много времени уже прошло”, – не сдавался опытный “чекист”.

Кое-как, с четвертой или пятой попытки, он все же заговорил, но выдавал информацию крайне скудно и осторожно. Казалось, он больше делал вид, что “не припоминает”, чем, действительно, не помнил. Все же он поведал, отвечая на вопросы прокурора, проводилось оперативно-розыскное санкционированное мероприятие – оперативный эксперимент – в связи с получением оперативной информации, которая требовала проверки. Мероприятие, в котором он участвовал и о котором все уже знают из показаний предыдущего свидетеля, проводилась в помещении ресторана “Макдональдс” [KFC], в последующем об этом был составлен протокол.

Сотченков плохо помнил, что было и даже когда конкретно, и постоянно ссылался на протокол, где “все отражено”. Не помнил он переданной Зуеву суммы и что было после задержания Портного.

«Не помню» и «не имею информации»

Карамзин попросил Сотченкова сказать, кто задавал вопросы Портному, и “чекист” сказал, что вопросы задавал именно он.

Карамзин ходатайствовал перед судом об ознакомлении свидетеля с тем протоколом, который он составлял при задержании Портного, и свидетель признал свою подпись и то, что это он задавал вопросы Портному.

Кантемир спросил также, может существовать ещё какой-нибудь отдельный и дополнительный документ к протоколу, в котором Портному разъясняли бы его права. Свидетель не исключал этого, но сказал, что он не припомнит о таком документе.

Сотченков также сказал, что Зуев после оперативного мероприятия в ресторане пошел в СИЗО №8 – “в том направлении”, и он не знает, кто сопровождал его из сотрудников в СИЗО, кто об этом может знать и это вопрос не к нему.

Сотченков “не помнил” даже, был ли он среди сотрудников, которые сопровождали Зуева в СИЗО и заявил, что и дальше будет отвечать в таком же роде, поскольку “не припоминает этих обстоятельств”.

“То, что я сейчас озвучил, я помню. Больше ничего не помню”, – сказал свидетель.

“Не помнил” и “не имеет информации” Сотченков также о том, куда делся мобильный телефон после эксперимента, устанавливал ли он записывающее устройство Зуеву, каким образом Зуев пригласил Портного на место встречи, прослушивал ли он запись встречи Зуева и Портного, кто дал команду задерживать Портного, кто дал указание прервать аудиозапись встречи, какова была сигнальная фраза Зуева, после которой был задержан Портной, слышал ли он ее вообще, кто решил провести задержание Портного, упаковывал ли он аудиозаписи после оперативного эксперимента, кто должен был упаковывать аудиозаписи и т.д. Неизвестно “чекисту” и кто и на основании какого документа дал ему указание выдать Зуеву мобильный телефон. Многие вопросы судья снимала, в частности, вопрос чья обязанность упаковывать аудиозаписи после эксперимента.

Четвертое возражение на действия председательствующего

В этом момент Карамзин вновь попросил внести в протокол возражения на действия председательствующего.

“Дело в том, что одним из существенных доказательств по делу является нарушение правил собирания, в том числе хранения основного вещественного доказательства – аудиозаписи, произведенной в ходе оперативного эксперимента. Суд препятствует обвиняемому выяснить у свидетеля обстоятельства нарушение этих правил. Кто совершил эти правонарушения и почему. Вещественные доказательства – аудиозаписи – были представлены в следственный орган с нарушением установленного законом порядка”, – заявил Карамзин. Его замечание было занесено в протокол.

Отвечая на вопросы одного из защитников, свидетель “не помнил” также, сразу ли произошла выдача мобильного телефона Зуеву после его изъятия у Портного после оперативно-розыскного мероприятия, кто были при выдаче телефона Зуеву представители общественности (понятые), даже их пол, кто им разъяснял их права. Не помнит Сотченков и то, был ли он в тот день на территории СИЗО №8.

Отвечая на вопросы судьи, “чекист” тоже “не помнил”, прослушивал ли он лично аудиозаписи с оперативного эксперимента, вносил ли кто-либо изменения в эти записи, рассматривал ли он изъятый на месте проведения эксперимента телефон.

Допрос бывшего младшего инспектора СИЗО №8 

Третьим свидетелем на судебном заседании 10 февраля был младший инспектор СИЗО №8 (на момент событий) Зуев.

Просьба прапорщика-предпринимателя о юридической консультации

Зуев вел себя в суде вальяжно и цинично, как будто издеваясь над Карамзиным и Портным, против которых он совершил чудовищную провокацию, используя отчаянное положение Карамзина и желание Портного помочь приемному отцу. О том, как он сдал Карамзина, с которым он приятельски общался, Зуев рассказывал не дрогнувшим голосом, иногда даже посмеиваясь своим же шуточкам.

Два лица бизнесмена-прапорщика Зуева

Зуев рассказал, отвечая на вопросы прокурора, что слышал, что Карамзин – хороший юрист, попал в СИЗО незаконно и что на него оказывают давление сотрудники Федеральной службы безопасности. Он поведал также, что между ним и Карамзиным происходило регулярное общение во время сопровождения вне пределов камеры – на прогулку и т.д. Зуеву пришлось рассказать, что он обратился к Карамзину с просьбой о консультации по результатам арбитражного суда с участием двух строительных компаний Зуева, которые до сих пор числятся в реестре действующих. Он не был согласен с решением суда и попросил Карамзина разобраться, “есть ли возможность каким-то образом исправить эту ситуацию”.

Зуев передал Кантемиру решение суда по своим компаниям. И Кантемир, изучив дело, сообщил Зуеву, что никакой возможности исправить ситуацию нет, рассказал свидетель. Зуев, отвечая на вопрос прокурора, сказал, что помощи Карамзин ему не оказал.

Провокация и донос

Далее Зуев рассказал, что якобы Карамзин попросил Зуева принести ему телефон. Зуев, по его словам, ничего не ответил. Однако в следующий обход он спросил Карамзина, каким образом это может быть сделано. Как говорит Зуев, он сказал, что подумает, а на утро после смены подошел к начальнику следственного изолятора и доложил о произошедшем устно. Начальник СИЗО сказал “разберемся” и отправил Зуева домой. По словам Зуева, в этот день ему якобы позвонил Портной и предложил встретиться. Зуев на утро поехал в управление ФСИН, где написал рапорт о якобы предложенной ему взятке (хотя речи о деньгах, по его признанию, не было), затем Зуев поехал уже в управление Федеральной службы безопасности по Москве и Московской области, где написал рапорт на имя генерала Дорофеева. Там он также подписал документ о неразглашении и согласился участвовать в провокации – оперативно-розыскном мероприятии.

Сдал по-дружески

Вскоре в СИЗО Зуев говорил с Карамзиным в кабинете психолога, когда сопровождал его туда из камеры. Якобы в этом разговоре Карамзиным была оглашена сумма в 50 тысяч рублей. Затем Зуев и Портной встретились в Сергиевом Посаде в ресторане быстрого питания KFC, о встрече Зуев, конечно же, проинформировал сотрудников ФСИН и ФСБ, которым, как выразился Зуев, “все передалось”, и на встречу в KFC он уже пришел с аппаратурой для записи и с инструкцией, как себя вести и что делать, незаметно сопровождаемый сотрудниками ФСБ.

По словам Зуева, Портной во время разговора в KFC сказал, что понимает всю ответственность, которая ему грозит, но ради отца на все согласен. Затем “проинструктированный” Зуев спокойно взял деньги и телефон, чем “благополучно” сдал Портного сотрудникам ФСБ. Ему выдали телефон, с которым он в этот же день отправился на ночное дежурство в СИЗО, где довел свое дело до конца – передел, по его словам, телефон (зарядное устройство и usb-кабель) в камеру Карамзина.

Через какое-то время, как рассказала Зуев, появились сотрудники отдела собственной безопасности УФСИН, оперативные сотрудники СИЗО №8 Гаджиев и Сысоев и начали обыск. Сам Зуев открыл дверь в камеру Карамзина и стоял возле двери, наблюдая, как происходил обыск.

Зуев в этом месте своего рассказа позволил себе следующее циничное замечание:

“В связи с тем, что я не понимал, как будут развиваться события, чем это всё грозит лично мне, я поддерживал с ним [Карамзиным] дружеские отношения. Ха-ха. Потому что человек влиятельный, я тоже переживаю за свою жизнь. Ничего другого”.

Таким образом, этот человек открыто признался, что вел себя как типичный предатель.

Инспектор-коммерсант из СИЗО №8

Далее Зуев, отвечая на вопросы защитников и судьи, рассказал, почему ему показалось мало сообщить о якобы поступившей просьбе от Карамзина начальнику СИЗО №8 и он поехал писать рапорта по управлениям ФСИН и ФСБ: якобы он не знал, как отреагировать на тот момент на происходящее, и не понимал, что происходит в изоляторе в его отсутствие. Зуев также поведал, что делал неоднократно небольшие поблажки Карамзину (при выводе на прогулку и т.д.), после чего и попросил проконсультировать его по поводу его судебно-коммерческих дел, в связи с чем сообщил Карамзину своей номер телефона.

Он также рассказал, что поделился с Карамзиным своим проектом производства паркета и изделий из дерева и передал Кантемиру свой бизнес-план, изучив который Карамзин определил его как бесперспективный.

После вопросов судьи был зачитан протокол допроса Зуева во время следствия. В нем, в частности, говорится, что две компании Зуева якобы не ведут хозяйственную деятельность, хотя и являются действующими, однако желание воспользоваться высокой юридической и финансово-экономической квалификацией Карамзина для решения своих споров в судах и развития собственного производства фактически отрицается.

После зачитывания протокола один из защитников Карамзина попытался узнать у Зуева, какого рода консультации он получал от Карамзина, однако Зуев сделал вид, что никаких консультаций не было. Судья изначально встала на сторону Зуева и не давала адвокату задавать вопросы о коммерческих делах Зуева и почему Зуев, идя на службу, не вышел из состава учредителей коммерческой компании. Адвокат пояснил, что выход из состава учредителей по закону об обществах с ограниченной ответственностью очень чётко прописан и не составляет труда при желании выйти из состава учредителей. По мнению защиты, продолжил адвокат, господин Зуев обращался за консультацией к Карамзину и получал эту консультацию; Зуев вводил в заблуждение свое руководство по поводу того, что он не мог выйти из состава учредителей.

Зуев отрицал, что скрыл сведения о наличии у него действующих коммерческих компаний при поступлении на службу. Далее защитник спросил, почему Зуев “решил подыграть” Карамзину, как сказано в протоколе следствия. Зуев ответил, что хотел понять, не было ли это провокацией против него – Зуева.

Затем Кантемир ходатайствовал о приобщении к делу пакета документов, свидетельствующих о бурной коммерческой активности компаний Зуева. Помимо подлинника рукописной записки с расчетом паркетного деревообрабатывающего производства на сумму 60 миллионов рублей, Кантемир попросил приобщить к делу следующие документы об арбитражном споре компании Зуева ООО “СК ГарантСтрой” с компанией ЗАО “Армоком” (дело №А40-221443/18-51-1770) и документы о деятельности “СК ГарантСтрой”: возражение Зуева на исковые требования от ЗАО “Армоком”, определение арбитражного суда о принятии дела к производству, иск к компании Зуева, приложение к иску, расчет убытков заказчика ЗАО “Армоком”, платежное поручение о перечислении компании Зуева 4 с лишним миллионов рублей, претензию от ЗАО “Армоком” к компании Зуева, расчет убытков “Армоком”, договор строительного подряда между “Армоком” и “СК ГарантСтрой”, дополнительное соглашение к договору строительного подряда, локальный сметный расчет, приложение к договору строительного подряда за подписью Зуева, техническое задание 10/17, письмо Зуева на имя директора компании ЗАО “Армоком”, ответ генеральному директору “СК ГарантСтрой” Зуеву от имени ЗАО “Армоком”, реестр принятых документов, подписанных Зуевым, письмо генеральному директору Зуеву от генерального директора ЗАО “Армоком”, акт о приёмке выполненных работ, подписанный Зуевым, справка о стоимости выполненных работ и затрат, подписанная Зуевым, переписка между ЗАО “Армоком” и “СК ГарантСтрой”, протокол №7 совещания с участием Зуева между ЗАО “Армоком” и “СК ГарантСтрой”, приказ за подписью Зуева, акт от 6 июня за подпись Зуева, переписка Зуева с ЗАО “Армоком”, несколько писем в адрес Зуева от ЗАО “Армоком” и за подписью Зуева, расшифровка локального сметного расчёта, уведомление ЗАО “Армоком” в адрес Зуева о расторжении договора подряда, уведомление за подписью Зуева в адрес ЗАО “Армоком” о несогласии с расторжением договора подряда, бухгалтерская справка ЗАО “Армоком”, техническое экспертное заключение о состоянии недостроенного здания, протокол судебного заседания 19 февраля 2019 г., из которого следует, что Зуев участвует в судебном заседании в арбитражном суде Москвы от имени “СК ГарантСтрой” и другие документы.

“Эти документы, которые Зуев передал мне касательно консультирования по спору в арбитражном суде”, – заключил Кантемир.

Суд постановил приобщить представленные документы к материалам дела.

А был ли рапорт?

Далее Карамзин спросил Зуева, давал ли он объяснения 15 октября 2019 года согласно протоколу допроса старшему оперуполномоченному по особо важным делам первого направления второго отдела службы “М” УФСБ России по Москве и Московской области майору Ушакову. На вопрос судьи “что мы выясняем”, Карамзин ответил, что объяснения Зуева послужили основанием для принятия постановления о проведении оперативно-розыскных мероприятий. А само по себе постановление должно быть мотивированным и обоснованным. Постановление, на основе которого собраны все основные доказательства по делу, вынесено на основании этого протокола опроса.

“Я хотел бы узнать у свидетеля, его ли это объяснение или они сфальсифицированы. Прошу представить свидетелю на обозрение протокол допроса и выяснить, его ли подпись стоит под ним”, – сказал Кантемир.

Судья показывает Зуеву протокол допроса, тот соглашается, что под ним его подпись. Тоже своим признал Зуев и второе заявление.

Кантемир спросил, получил ли он инструкции, когда при сдаче смены после 9 часов 14 октября устно доложил начальнику СИЗО №8 Селиверстову о якобы полученном предложении Карамзина. Зуев ответил нет.

Далее Кантемир спросил, кому он при обращении в УФСИН 15 октября вручил рапорт. Зуев ответил, что не знает, а судья спросила Кантемира, что он хочет выяснить.

Карамзин объяснил:

“Вся ситуация вымышленная, сконструирована свидетелем. Рапорта не было, его в материалах дела нет, и надо найти этот рапорт, что он в нём написал”.

Ищите, сказала судья, у вас есть защитники.

“Где мы должны его искать, если он его не написал?” – спросил Кантемир, но судья сняла вопрос о рапорте.

Пятое возражение на действия председательствующего

Кантемир вновь заявил о возражении на действия председательствующего:

“Прошу внести в протокол: председательствующий препятствуют задавать вопросы свидетелю, который дает показания против меня. Данные вопросы позволяют изобличить свидетеля во лжи. Обстоятельства того, когда свидетель дает показания, что он обращался с рапортом, обстоятельства кому и какой рапорт он подал, имеют прямое отношение к тому, что вы его чтобы его изобличить в этой лжи. Изобличить свидетеля во лжи можно только путём задавания вопросов. Никакого другого способа защитить свои права у меня нет. Единственный способ – это задать свидетелю вопросы. Свидетель и суд препятствуют в реализации этого права”.

Судья сказала, что возражение занесено в протокол.

«Свидетель врет»

“Во сколько вы приехали во УФСИН по Московской области”, – задал Кантемир Зуеву следующий вопрос, но судья опять остановила его и спросила, “для чего мы это выясняем?”

Кантемир ответил:

“Свидетель врет – он не ездил в УФСИН по Московской области”.

Судья вновь отправляет узнавать о рапорте с помощью защитников во ФСИН.

Зуев не ответил на вопросы Карамзина о том, кто ему сказал ехать в УФСБ, кто его там встретил и вел с ним работу, во сколько это все происходило и т.д.

С большим трудом Кантемир смог добиться от Зуева информации, что телефон в СИЗО №8 ему вручил начальник изолятора Селиверстов и что он же сказал отнести его в камеру Карамзина. Затем с таким же трудом – при останавливающих вопросах судьи – Кантемир продолжил задавать вопросы. После очередного вопроса судьи “что мы выясняем”, Карамзин сказал:

“Данные протокола не соответствует реальности, не соответствуют видеозаписи: в протоколе занесено пять человек, в обыске участвуют семь. Я прошу свидетеля, чтобы он объяснил, кто эти люди, если он видел”.

Зуев назвал майора Сысоева, себя, хотя он не входил в камеру, лейтенанта Гаджиева, двух сотрудников ФСИН – капитана Щепеткова и майора Прокудина. Карамзин спросил также, принимал ли участие в обыске прапорщик Фролов и прапорщик Паутов. Фамилия первого вызвала у Зуева недоумение, насчет Паутова он не помнил.

«Вопрос ваших убеждений, сознательности и законопослушности»

Зуев ответил, что не знает, какие документы были составлены по результатам обыска, где находились сотрудники ФСБ во время проведения обыска, куда после обыска делся телефон. Судья “помогала” Зуеву, произнося всякий раз, что свидетель уже отвечал, что не знает или что участия в обыске не принимал.

Судья продолжала снимать многие вопросы при последующем допросе Зуева Карамзиным. Так, она сняла вопрос, кем было принято решение о передаче телефона.

На это Кантемир возразил:

“Это очень важно, уважаемый суд, кем было принято решение, поскольку это называется “создание специальных условий для провокации”. Оперативный эксперимент должен проходить в основном в пассивной форме, а активная форма путём создания специальных условий называется провокацией в соответствии с квалификацией Верховного суда и Европейского суда”.

Вопрос “Во сколько вы должны были заступить на дежурство 17 октября?” судья также сняла.

Далее “при помощи” судьи Зуев так толком и не ответил, какие документы он хотел передать адвокату Белову и почему он хотел это сделать несмотря на то, что дело, по которому ему требовалась консультация, в суде уже рассмотрено.

Судья вновь останавливает Кантемира, ему приходится снова объяснять:

“Уважаемый суд, все очень все просто: свидетель врет. И чтобы его изобличить во вранье, я должен задать ему вопросы”. В итоге, когда Карамзин все же спросил, зачем звонить Белову 26 сентября 2019-го года, если судебный процесс закончился в июле?”, судья сняла вопрос.

Следующий вопрос – “Почему вы сами не передали мне документы и хотели передать их через Белова?” – судья снова сняла, потому что якобы Зуев отвечал на этот вопрос. На возражения Карамзина судья говорит, что сейчас прекратит это, Карамзин отвечает:

“Вы можете прекратить это в любой момент, это вопрос ваших убеждений, сознательности и законопослушности”.

Провокатор записал свою провокацию

Далее Кантемир попытался выяснить, каким образом Зуев передал ему названные выше документы из арбитражного суда о коммерческой деятельности компаний Зуева, но Зуев не стал на этот вопрос отвечать.

Далее Карамзин попытался выяснить причину, по которой Зуев избавился от телефона, по которому он звонил Портному, но Зуев сказал, что просто отдал его дочери. Далее Кантемир спросил, записывал ли Зуев телефонные разговоры с Портным, но Зуев сделал вид, что добросовестно пытается вспомнить, однако в итоге он ответил, что не помнит и не знает. Однако затем после уточняющих вопросов Карамзина Зуев сказал, что если и записал разговор, то не хочет говорить о том, в чем сильно сомневается – записывал он разговор или нет.

Затем Зуев также “не помнил” и о том, изымал ли у него аудиозаписи разговоров с Портным следователь и переносил ли он их на CD-диск. Но, однако четко ответил, что аудиозаписи переговоров с Портным на его телефоне все же были. И фактически Зуев сказал, что “какие-то аудиозаписи” следователь у него изымал в следственном кабинете, когда “задавал всякие вопросы” и оформлял какие-то документы, в которых он – “честно” – не разбирается. И когда Карамзин спросил, не в кабинете следователя был записан CD-диск, судья “почему-то” прервала диалог, заявив, что “ну не помнит свидетель”.

Затем судья сняла вопрос о том, есть ли у Зуева дома компьютер, который может производить записи на CD-диск, заявив, что это личные обстоятельства, которые не имеют отношения к делу.

Карамзин был искренне изумлен таким пассажем:

“Это ключевое доказательство, взялось неизвестно откуда, и оно не имеет отношения к делу! Свидетель представил суду доказательства, которое свидетельствует о том, что он не был провокатором и не осуществлял навязывания Портнову встречи. Это ключевой первый разговор. Откуда он взялся – неизвестно. И это не имеет отношения к делу!?”

Но судья просит задавать следующий вопрос.

Карамзин говорит, что согласно протоколу, существует стенограмма телефонного разговора между Зуевым и Портным от 14 октября 2019 г. Кантемир спросил Зуева, вспомнит ли он, кто делал запись, если услышит ее. Зуев ответил, что, возможно, вспомнит. Карамзин ходатайствует о прослушивании аудиозаписи, но судья требует продолжить допрос свидетеля. Тогда Карамзин спросил, почему Зуев в своих показаниях не сказал ни слова о том, что производил аудиозапись разговора с Портным от 14 октября 2019 года?

“Я не знаю, не спрашивали”, – ответил Зуев и добавил, что считал на тот момент это неважным. Он ничего вразумительного не ответил Карамзину на вопрос, почему он записал разговор с Портным от 14 октября, а разговоры 15, 16 и 17 октября он не записывал.

“Вы задаете мне вопросы, в которых я ничего не соображаю”, – говорил Зуев.

Далее Карамзин попытался выяснить, откуда Зуеву стало известно, что Карамзин стал говорить о вымогательстве у него 60 миллионов рублей, но судья сняла этот вопрос, сославшись на то, что в протоколе допроса Зуева этот момент отражен. Кантемир попытался возразить, но судья объявила ему замечание за пререкания с председательствующим.

“Откуда вам стало известно, что я написал на вас жалобу о вымогательстве?” – этот вопрос Зуеву судья также попыталась снять, но Карамзин пояснил:

“Уважаемый суд, это имеет отношение к тому, что если я действительно написал жалобу о вымогательстве, то уголовное дело подлежит прекращению. До этого свидетели пояснили, что, оказывается, запись в журнале учета о том, что я обратился с жалобой на вымогательство…”

Но судья не стала слушать Карамзина дальше и сняла вопрос.

Кантемир пытался все-таки объяснить свою позицию, но судья объявила второе замечание. Тогда Карамзин апеллирует к защитникам, но судья снова требует продолжать допрос свидетеля.

Следующий вопрос Кантемира Зуеву:

“Вам известно, что я подал жалобу на вымогательство с вашей стороны 60 миллионов рублей и когда я подал такую жалобу”. Зуев сказал, что по его версии он узнал из публикаций в СМИ.

Следующие вопросы Кантемира – кто проинструктировал Зуева перед проведением эксперимента в отношении Дениса Портного и Кантемира Карамзина и что не надо провоцировать передачу взятки или принуждать к передаче взятки – судья также сняла.

Шестое возражение на действия председательствующего

Карамзин возражает, что это ключевой вопрос в вопросе о провокации:

“Уважаемый суд, я прошу, занесите мои возражения в протокол. Ключевым вопросом доказывания по вопросу о провокации взятки является обстоятельства понуждения и провоцирования дающего взятку в совершении преступления. Вы запрещаете исследовать обстоятельства, провоцировал ли Зуев передачу ему взятки. Таким образом вы лишаете права выдвигать доводы, подлежащие установлению обстоятельства о наличии или отсутствии провокации. Провокация может быть доказана только путем допроса свидетеля. Если мы не можем у свидетеля выяснять допускал ли он провоцирующие действия, и кто его инструктировал, тогда мы не можем себя защищать”. Возражение Кантемира было занесено в протокол.

Подробности провокации, которые свидетель «не помнит»

Судья сняла также вопрос Кантемира, инструктировал ли кто-то его, как вести себя в ходе оперативно-розыскного мероприятия.

Далее Карамзин задал вопрос Зуеву:

“Вы обращались с отдельным рапортом в отдел собственной безопасности УФСИН Московской области 17 октября 2019 года по поводу коррупционного предложения от Карамзина?”

Зуев ответил: “Не помню, нет, наверное. Скорее нет, чем да. Мне кажется, что я если писал, то писал его в изоляторе. Писал его один раз”.

Затем Карамзин спросил:

“Почему, когда вы вышли, записав со мной разговор в кабинете психолога 16 октября, на аудиозаписи имеется продолжение разговора, вы говорите какому-то человеку: “Он все сказал, что нужно, и про сына сказал, и про деньги сказал”. Кому вы это докладываете?”

Зуев ответил:

“Я такого вообще не помню”. Не помнит он также, кому он отдал запись и сам диктофон, который был на нем. Затем Зуев все же начал рассуждать, что мог отдать запись начальнику следственного изолятора или его заместителю.

Далее судья требует от Кантемира не цитировать во время вопроса свидетелю протокол допроса, хотя очевидно, что это необходимо для самой процедуры.

Затем Карамзин задал вопрос, с чем было связано удивление Зуева тем, что он должен получить 50 тысяч рублей и что ему ответил Карамзин, когда Зуев спросил у него, должен ли он забрать эти деньги себе”. Зуев ответил, что Карамзин кивнул тогда в ответ. Также Зуев ответил, что не сообщил Карамзину тогда, что отказывается получить 50 тысяч рубл ей.

Еще один вопрос Карамзина: почему Зуев не уточнил, о каких 800 тысячах рублей говорил Карамзин, когда сказал, что не требует с него – Зуева – вернуть эти деньги. Зуев сказал, что понятие не имеет, о чем говорил Кантемир.

Следующий вопрос Кантемира:

“Вы Портному сообщили, что вы не имеете права с ним встречаться?”

“Наверное, нет”, – ответил Зуев.

“Вы когда-нибудь Портному говорили, что вы не можете взять у него взятку, потому что это преступление?”

“Да, при встрече”, – успел ответить Зуев до того, как судья сняла и этот вопрос.

Далее Карамзин спрашивает: “На аудиозаписи от 17 октября в момент передачи тарелок с телефоном в конце разговора Карамзин у вас спрашивает: “Кому, чего?” Не помните?”.

“Не помню, что вы мне это вообще говорили”, – ответил Зуев.

Не помнил Зуев также и кто был раздатчиков пищи вечером 17 октября.

Далее Кантемиру пришлось доказывать судье относимость своего вопроса о том, с чем обычно Карамзин ходит в следственный кабинет:

“Уважаемый суд, это имеет отношение к эпизоду с ноутбуком. Потому что свидетели по ноутбуку нам объяснили, что правая сторона камеры не просматривает пространство…” Судья перебивает Кантемира и просит переформулировать вопрос, но задает его сама: Карамзин обычно в кабинет следователя с документами ходит. Зуев отвечает утвердительно. Далее Кантемир пытается показать свидетелю сумку, но судья запрещает это делать.

Затем Кантемир спросил Зуева, известно ли ему, как в камеру Карамзина попал вентилятор, радиатор, удлинитель, телевизор. Зуев перенаправил с такими вопросами к начальнику режима, сам же назвался всего лишь младшим инспектором, заключив, что не знает.

Вопрос “Является ли вентилятора и радиатор разрешенными предметами для пользования обвиняемыми и содержащимися в СИЗО?” судья снимает, Карамзин пытается объяснить, что вентилятор, радиатор и телефон – запрещенные предметы, но судья настаивает на своем.

Консультация-услуга под видом «просто спросил».

Свои вопросы Зуеву задали и защитники Карамзина.

Адвокат Шота Горгадзе спросил свидетеля:

“То, что вы обращались за советами к Кантемиру Карамзину – с его стороны это была услуга, консультация юридическая по вашим арбитражным делам?”

Зуев ответил, что нет, это была просто моя просьба о консультации.

“Консультация является услугой?” – переспросил Горгадзе. “Нет”, – ответил Зуев и пустился в рассуждения о том, что является на его взгляд услугой, а что – нет.

“Когда вы обращаетесь с юридической консультацией к юристу, это оказываемая услуга”, – заметил Горгадзе.

“Вы были друзьями? У вас была дружеская беседа?” – спросил Горгадзе.

“Сотрудник ФСИН с человеком, который содержится в СИЗО, имеет право вести диалог на личные темы, вне рамок осуществления функциональных обязанностей?” – спросил Горгадзе.

“У нас при конвоирования вообще никаких бесед не было” – ответил Зуев.

Затем Горгадзе спросил:

“В принципе на личные темы сотрудники СИЗО имеют право разговаривать с содержащимися в СИЗО? Ваши юридические проблемы и суды – не ваши личные темы? Значит, вы нарушили должностные инструкции?”

Зуеву пришлось признать, что он нарушил инструкции.

 

Далее Горгадзе спросил:

“Судя по тем документам, которые вы Карамзину вы передавали, из них ясно, что у вас был достаточно серьезный бизнес, там крупные цифры, планы, споры. Вы зачем устроились работать в следственный изолятор? Что это было для вас? Источник дополнительного дохода, основная зарплата?”

Зуев постарался убедить, что он “просто спросил” у Карамзина, можно ли исправить решение с уда на апелляции в пользу его компаний.

Следующее заседание прошло 11 февраля. Продолжение следует.

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

*