В начале заседания Кантемир попросил у судьи 10 минут для консультации с защитниками.
Судья задала вопрос, почему консультация не была проведена ранее, в СИЗО. Карамзин ответил, что только вчера защита узнала, что в заседании будет следователь Николаев, а также потому, что только вчера защита получила “так называемый график по движению уголовного дела”. Судья настаивала, что список лиц, подлежащих вызову в суд, имеется в обвинительном заключении и на руках у защитников он был, и дала на консультацию 2 минуты.
Во время консультации со своими защитниками Карамзин выразил недоумение тем, что судья “небрежным движением руки пустила по партам график”, осуществив таким образом неизвестное в юриспруденции “процессуальное действие”. В “графике” судья определила, каких и когда свидетелей со стороны обвинения нужно вызвать в суд.
“Судья может определять сама, каких свидетелей обвинения и когда представлять? Где они провели согласование – в подсобке или в судебном заседании?” – выразил возмущение Карамзин. Судья слышала слова Карамзина и задала свой традиционный вопрос “что мы обсуждаем?”, на что Кантемир ответил: “Отвод судьи”.
“Заявляйте”, – сказала судья.
“Прежде, чем его заявить, я должен понять, как формировался вот этот график”, – отвечает Карамзин. Далее в разговоре с защитниками Кантемир сказал, что, судя по графику, судья заранее знает, какие свидетели не явятся, она их просто формально вызовет, а допрос их не указан (среди таковых – начальник СИЗО №8 Селиверстов), в отличие от других.
“Если же от таких свидетелей уже поступила информация, что они не прибудут в суд, то почему об этом не объявлено в суде? Судья вправе за обвинение решить, кого допрашивать, а кого лишь вызывать? Соблюден ли принцип беспристрастности при составлении этого графика?” – задал вопросы в разговоре с защитниками Кантемир.
Судья прервала консультацию, говоря, что истекли 2 минуты, и начала процедуру допроса свидетелей.
Первым свидетелем был следователь по особо важным делам следственного отдела по городу Балашиха ГСУ СК России Николаев.
О напряженном характере допроса очередного ключевого свидетеля по делу говорит тот факт, что Кантемир несколько раз возражал на действия председательствующего, а судья сделала два замечания Карамзину.
Кроме того, у Николаева – следователя СК – так же, как ранее у представителей ФСИН и ФСБ, обнаружились признаки провалов памяти, особенно в отношении оформления протокола допроса, на котором произошел инцидент с ноутбуком, обстоятельств знакомства с фрагментом видеозаписи допроса и других значимых моментов.
Николаев, отвечая на вопросы прокурора, рассказал, что у него в уголовном деле было два производства в отношении Карамзина: первое, которое слушается сейчас, и второе, возбужденное по признакам преступления ч. 4 статьи 159.
В 2019 году Николаев по первому делу вынес постановление о привлечении Карамзина в качестве обвиняемого. Во время первого визита Николаева в СИЗО №8 Карамзину было предъявлено обвинение, а Кантемир просил осуществлять его допрос под видеозапись и отказался от услуг назначенного адвоката. 24 мая Николаев снова “прибыл ” в следственный изолятор с новым назначенным адвокатом (Акуловым) для допроса Карамзина в качестве обвиняемого с применением видеосъемки. По словам Николаева, Карамзиным было заявлено множество ходатайств, были сделаны различные комментарии, в том числе он отказался от услуг адвоката Акулова. В связи с этим следственные действия были приостановлены, следователь и адвокат уехали.
Николаев отстенографировал первый допрос и составил проект протокола допроса 24 мая со всеми замечаниями и ходатайствами. С другим назначенным адвокатом (Асрияном) Николаев приехал в СИЗО №8 19 июня. Николаеву, по его словам, необходимо было ознакомить Карамзина с видеозаписью, которая была сделана на первом допросе, получить подпись Карамзина в протоколе, который был составлен Николаевым. Николаев взял с собой служебный ноутбук, на который была перенесена запись первого допроса со служебной видеокамеры (для удобства просмотра).
Как рассказал Николаев, он разъяснил Карамзину, что продемонстрирует видеозапись, и вручил ему протокол, чтобы он мог сверять видеозапись с написанным. При воспроизведении видеозаписи Карамзин захлопнул ноутбук и ударил его “несколько раз об пол следственного кабинета”.
По словам Николаева, он вызвал сотрудников следственного изолятора, доложил о произошедшем, следственные действия были прерваны, поскольку “ноутбук не включался, на нём были видны повреждения”. Николаев сложил ноутбук в сумку, в которой он его принес. Письменно он доложил о произошедшем начальнику следственного изолятора Селиверстову и своему непосредственному руководителю и “убыл из СИЗО”.
Отвечая на вопросы прокурора, Николаев сказал, что “Карамзин был на взводе ” и говорил, что Николаев незаконно привлек его к уголовной ответственности.
В этот момент защитники выразили протест против наводящих вопросов прокурора, которая задала наивный вопрос:
“Как вы думаете, с чем связано то, что сделал Карамзин?”.
Судья согласилась с защитой и сняла вопрос прокурора, которая больше уже вопросов к Николаеву не имела.
Далее Николаеву задал свои вопросы Карамзин.
“Вы сказали сейчас, что был составлен проект протокола. Правильно ли я понял, что вы протокол допроса от 24 мая – 19 июня называете проектом протокола?” – спросил Кантемир.
“Нет, я называю его протоколом”, – ответил Николаев, хотя действительно произнес “проект протокола ” при своем рассказе о событиях в СИЗО №8.
Кантемир спросил:
“Почему протокол никем не подписан?”
Николаев ответил, что он сейчас “не может ответить на этот вопрос, был ли протокол кем-то подписан, были ли какие-то отметки, поскольку много времени прошло”.
Карамзин уточняет: есть ли смысл спрашивать подробности о том, почему не был подписан протокол. Николаев говорит, что да, он “не помнит”.
Далее Кантемир спрашивает Николаева, помнит ли он, перед началом допроса обвиняемого разъяснял ли он ему его права, ответственность, а также порядок производства следственного действия по правилам части 4 и части 10 статьи 166-й уголовно-процессуального кодекса и записаны ли были эти сведения в протокол.
Николаев снова говорит, что он не помнит, и ссылается на видеосъемку, по которой можно установить, было ли то, о чем спросил Карамзин.
“Вероятнее всего, конечно, это требование УПК”, – добавляет он.
“Почему не предложили обвиняемому расписаться в протоколе?” – спросил Кантемир.
Николаев говорит, что допроса не было. Карамзин уточняет: перед началом допроса. Николаев отвечает, что в этом нет никакой необходимости – “в начале подписывать права”.
Карамзин спрашивает Николаева, для чего он передал для ознакомления стороне защиты 19 июня 2019 года протокол допроса Карамзина в качестве обвиняемого от 24 мая 2019 года? Николаев отвечает, что, как он уже пояснил, видеозапись, которая была сделана при первом допросе в начале допроса, им была занесена в протокол, а протокол был предоставлен Карамзину и включена видеозапись для того, чтобы Карамзин мог сверить правильность сведений, отраженных в протоколе.
“Это было процессуальное действие – предоставление протокола для ознакомления?” – спросил Кантемир.
Николаев сказал, что это было “продолжение допроса”, “следственное действие”.
Карамзин спрашивает вновь:
“Следственное действие в рамках допроса?”
“Да, это было продолжение допроса, начатого первый раз”, – отвечает Николаев.
Карамзин уточняет:
“Это было следственное действие, которое вы осуществляли в рамках допроса обвиняемого?”
“Да, в рамках продолжения допроса”, – ответил Николаев.
“Почему в протоколе от 24 мая – 19 июня, который вы составили, в нарушение части 4 статьи 166-й уголовно-процессуального кодекса и в нарушение части 3 статьи 190-й УПК вы ничего не указали о том, что вы передавали протокол для ознакомления стороне защиты?” – спросил Карамзин.
“В этом нет необходимости”, – ответил Николаев.
“Нет необходимости описывать следственные действия в протоколе?” – переспросил Карамзин.
“Нет необходимости указывать именно вот это действие по передаче, поскольку если бы вы не разбили ноутбук, ознакомились, в протоколе была бы сделана отметка о том, что видеозапись просмотрена, сведения в протоколе отражены верно. Подпись. И продолжился бы уже допрос по существу”, – сказал Николаев.
“В начале допроса обвиняемого вы выяснили у него вопросы в соответствии с требованиями части 2 статьи 133 УПК?” – спросил Кантемир.
“Отвечу в целом, что мною допрос проводился в соответствии с требованиями УПК. Все необходимые права были разъяснены и порядок был также пояснен”, – ответил Николаев.
“Почему вы в протоколе не отразили то, что вы не задали обвиняемому вопросы?” – спросил Карамзин.
“Не готов сейчас утверждать, что отражено в протоколе, что не отражено, потому что я не помню”, – сказал Николаев.
“В соответствии с требованиями части 4 статьи 166-й и части 3 статьи 190-й УПК в протоколе должны были быть отражены сведения о том, что вы приступили к воспроизведению видеозаписи. Почему вы не отразили в протоколе сведения том, что вами производится воспроизведение видеозаписи?” – спросил Кантемир.
“Сведения о воспроизведении в ходе следственного действия видеозаписи фиксируются после непосредственно допроса, цель моих действий в рамках этого следственного действия была ознакомить вас с содержимым видеозаписи, сделанной во время первого к вам визита. В случае, если бы мы в установленном порядке без разбивки ноутбука завершили бы эту часть нашего следственного действия, вы бы посмотрели видеозапись, ознакомились бы с протоколом, который я составил, сделали бы отметку, что видеозапись мною просмотрена, что означало бы, что она воспроизводилась, и “Верно”. Подпись…”, – сказал Николаев.
“А если бы я не сделал отметку, что она просмотрена, это означало бы, что она не воспроизводилась?” – спросил Карамзин.
“Нет. Я думаю, ваш адвокат подтвердил бы ваш отказ от подписи”, – ответил Николаев.
“Это разве не обязанность следователя – вносить сведения о воспроизведении видеозаписи в протокол вне зависимости от того, что думают участники следственного действия?” – спросил Кантемир.
“Если бы мы до конца довели просмотр видеозаписи, все необходимые отметки были бы сделаны”, – ответил Николаев.
“Вы бы сделали, а так вы не успели?” – спросил Кантемир.
“Конечно. Ноутбук был сломан”, – ответил Николаев.
“Карамзин вам говорил, что он не хочет смотреть видеозапись и не будет ее смотреть?” – спросил Кантемир.
“Нет, не говорил. Вы приступили к просмотру видеозаписи и какое-то время смотрели”, – ответил Николаев.
“В какой-то момент Карамзин говорил вам: Не хочу, не буду смотреть”, – спросил Карамзин.
“Я не помню этого”, – ответил Николаев.
“Вы какие-нибудь бланки в продолжении допроса обвиняемого использовали в ходе следственного действия 19 июня и намеревались использовать бланки?” – спросил Карамзин.
“Достоверно не помню, но с уверенностью могу предположить, что да, поскольку я планировал ознакомить вас с видеозаписью. И соответственно продолжить допрос по существу с адвокатом Асрияном. Соответственно для этого мне нужны были бланки”, – ответил Николаев.
“Что за бланки? Что они из себя представляют?”, – спросил Карамзин.
“Отпечатанные бланки, разлинованные, для того чтобы отражать в них показания обвиняемого”, – ответил Николаев.
“А как они заполняются?” – спросил Карамзин.
“От руки”, – ответил Николаев.
“В протоколе допроса от 24 мая – 19 июня 2019 г., который мы обсуждаем, имеются собственноручные записи, стоит время и дата начала допроса, время перерыва, а также написана фраза о том, что допрос продолжался с участием адвоката Асриян. Эти собственноручные записи вы когда сделали?” – спросил Карамзин.
“Полагаю, по прибытии с Асрияном в следственный кабинет перед началом продолжения следственного действия”, – ответил Николаев.
“Вы вписали рукой?” – спросил Кантемир.
“Да”, – ответил Николаев.
“Точно также собирались бланк заполнять?” – спросил Карамзин.
“Вероятно, да”, – ответил Николаев.
“Сейчас вы нам рассказывали, что Карамзин схватил со стола ноутбук, вырвал его из рук адвоката, закрыл, затащил туда за решетку и что-то там с ним сделал. Почему вы эти обстоятельства не вписали в протокол?” – спросил Кантемир.
“Карамзин закрыл стоящие на столе ноутбук, потянул его к себе, забрал его к себе в камеру, Асриян пытался его остановить, но у него не получилось”, – ответил Николаев.
“Почему обстоятельства, которые завершились в момент проведения следственного действия, вы не отразили в протоколе?” – спросил Кантемир.
“Я мог занести это позже, это не принципиально”, – ответил Николаев.
“Почему не занесли позже?” – спросил Кантемир.
“Не помню, не готов ответить на этот вопрос”, – сказал Николаев.
“Вы обязаны были внести все, что происходило в момент следственного действия, в протокол?” – спросил Кантемир.
“Тоже не готов ответить, но я обязан записывать показания подозреваемого, обвиняемого, свидетеля, поскольку непосредственного допроса не было…” – сказал Николаев.
“То есть это не существенные обстоятельства, не надо было их вносить в протокол?” – спросил Карамзин.
“Данный факт был зафиксирован в моем рапорте”, – сказал Николаев.
“Почему вы не написали о том, что ноутбук перестал работать?” – спросил Карамзин.
“Не готов ответить”, – сказал Николаев.
“Как вы выяснили, что ноутбук перестал работать?” – спросил Кантемир.
“Я его открыл, попытался включить, он не включился. Имелись повреждения на нём”, – ответил Николаев.
“Когда вы его открыли?” – спросил Карамзин.
“Непосредственно после того, как Карамзин его выбросил на стол обратно”, – ответил Николаев.
“Вы его взяли со стола?” – спросил Карамзин.
“Поднял крышку. Может быть, не сразу, через какое-то время, через какие-то мгновения. Но работоспособность ноутбука была мною проверена. Было установлено, что он не работает”, – ответил Николаев.
“Каким способом?” – спросил Карамзин.
“Штатным способом. Открытие крышки и включение ноутбука через кнопку включения”, – ответил Николаев.
“Можно с вашего позволения я дам сейчас вам ноутбук, а вы покажете, как вы проверили, работает он или нет?”
Судья прерывает Карамзина и говорит, что допрос должен проходить в вербальной форме.
“Опишите, пожалуйста, тогда… Вот Карамзин положил ноутбук на стол, вот он упал на стол, издал звук “бумс”, что дальше произошло? Вы взяли его со стола?” – спросил Карамзин.
“Я не помню подробности. Видеозапись имеется. Конечно, я должен был забрать ноутбук, как только Карамзин выбросил его из-за решетки, само собой, я взял ноутбук, открыл крышку, нажал на кнопку включения ноутбука. Также были видны повреждения”, – сказал Николаев.
“Что вы сделали дальше с ноутбуком?” – спросил Карамзин.
“Отключил питание, собрал, положил в сумку”, – сказал Николаев.
“Сумку куда положили?” – спросил Карамзин.
“Не помню, на пол положил. Там места немного”, – сказал Николаев.
“То есть ноутбук со стола вы сразу убрали в сумку?” – спросил Карамзин.
“Я не помню, сразу или через какое-то время”, – сказал Николаев.
“Карамзину вы сообщили, что ноутбук не работает?” – спросил Кантемир.
“Не помню”, – ответил Николаев.
“А Карамзин обязан был смотреть видеозапись допроса от 24 мая, которую вы хотели ему продемонстрировать?” – спросил Карамзин.
“Нет, конечно, не обязан. Если бы Карамзин отказался, об этом была бы сделана отметка”, – ответил Николаев.
“Как бы вы её сделали?” – спросил Карамзин.
“В протоколе следственного действия”, – ответил Николаев.
“До этого вы сказали “я бы все отметки сделал потом”, – сказал Кантемир.
“Ознакомление с видеозаписью – это ваше право, а не обязанность”, – ответил Николаев.
“Каким образом то, что Карамзин не посмотрел видеозапись, помешало вам продолжить допрос обвиняемого?” – просил Карамзин.
“Я не смог воспроизвести эту видеозапись Карамзину. Соответственно, у меня не было возможности предъявить её ни Карамзину, ни защите Карамзина”, – сказал Николаев.
“Вы только что сказали, что обязанность обвиняемого о просмотре видеозаписи факультативная: хочет – смотрит, хочет – нет. Каким образом это связано с допросом обвиняемого по существу предъявленного обвинения?” – спросил Кантемир.
“Если бы Карамзин сказал, не хочу знакомиться с видеозаписью, давайте продолжим допрос, то есть отказ от ознакомления не предполагает разбитие ноутбука”, – сказал Николаев.
“Почему не продолжили допрос обвиняемого?” – спросил Кантемир.
“Поскольку я не смог воспроизвести видеозапись Карамзину и его адвокату”, – сказал Николаев.
“А без просмотра видеозаписи обвиняемому допрос Карамзина невозможен?” – спросил Кантемир.
“Это сделало невозможным дальнейшее производство допроса “– сказал Николаев.
“Почему? Я не понял связь между видеозаписью и допросом обвиняемого”, – сказал Кантемир.
Николаев ответил:
“Допрос не мог быть продолжен, поскольку невозможно было ознакомление Карамзина и его адвоката с видеозаписью”, – ответил Николаев.
“Каким образом это помешало допросить по существу обвинения? Обвинение как-то связано с видеозаписью?” – спросил Кантемир.
“На видеозаписи отражены события начала следственного действия. Поскольку была необходимость подписать протокол, необходимо было ознакомиться с видеозаписью, – сказал Николаев.
“Вот очень важный момент: необходимо было подписать протокол. Кем?” – спросил Кантемир.
“Вами и адвокатом Асрияном”, – ответил Николаев.
“В какой момент?” – спросил Кантемир.
“Вами в первую очередь, после ознакомления с видеозаписью, поскольку Акулов не присутствовал…”, – ответил Николаев.
“То есть вы показывали видеозапись мне для чего? Чтобы я подписал протокол?” – спросил Кантемир.
“Чтобы вы убедились в том, что то, что вы сказали на видеозаписи, в протоколе записано верно”, – сказал Николаев.
“В каком месте я должен был подпись поставить?” – спросил Кантемир.
“Я не помню. В предусмотренном протоколом месте”, – ответил Николаев.
“Только что вы сказали, что права не разъясняли, потому что это необязательно. Вы сказали, что вопросы не задавали, которые предусмотрены статьей 73-й при начале допроса обвиняемого, потому что это не обязательно, не вносили в протокол. Вы сказали о том, что сведения о том, что ноутбук сломался, тоже в протокол не вносили, потому что это несущественные обстоятельства. Но при этом вы говорите, что я должен был подписать. Где я должен был подписать тогда, посмотрев вашу видеозапись?” – спросил Кантемир.
“Я не помню, как выглядит протокол, поэтому не могу вам ответить”, – сказал Николаев.
“Вы не помните, где подписывается обвиняемый?” – спросил Кантемир.
“Но вы же спрашиваете конкретно”, – сказал Николаев.
“В каком разделе конкретно я должен был подписаться, просмотрев видеозапись?” – спросил Кантемир.
Судья снимает вопрос, одновременно Николаев говорит, что не готов ответить на него.
“Ещё раз: что вам помешало допросить обвиняемого ручкой в бланке?” – спросил Кантемир.
Судья говорит, что Николаев уже давал ответ на этот вопрос.
“Получается, что Карамзин сорвал просмотр видеозаписи?” – спросил Карамзин.
“Карамзин сорвал следственные действия, которые включали в себя в том числе и ознакомления с видеозаписью”, – ответил Николаев.
“Каким образом Карамзин сорвал допрос тогда – поясните”, – попросил Карамзин.
“Допрос – это следственные действия. Как я только что сказал, Карамзин сорвал следственные действия – допрос обвиняемого – тем, что разбил ноутбук и ознакомление с видеозаписи стало невозможным”, – сказал Николаев.
“Вы какой-нибудь вопрос задавали Карамзину в ходе допроса?” – спросил Карамзин.
“Продолжение следственного действия началось с ознакомления с видеозаписью. Допрос по существу с постановкой каких-либо вопросов предполагался после ознакомления с видеозаписью”, – ответил Николаев.
“Я спрашиваю: вопросы задавали?” – спросил Кантемир.
“Ответ получен, дальше”, – сказала судья.
“Почему вы впоследствии допрос обвиняемого не завершили?” – спросил Кантемир.
Судья сняла вопрос.
“Сорванный допрос нужно завершить, уважаемый суд, очень важный вопрос. И был ли допрос? Вы завершили в конце концов допрос обвиняемого?”– спросил Кантемир.
“Я не помню, дело у меня изъяли. У меня в производстве много дел находится”, – ответил Николаев.
“После того, как следственное действие, по-вашему, было прервано, вы предложили Карамзину поставить свою подпись в протокол, как того требует часть 7 и 8 статьи 190 УПК, частью 7 статьи 166 УПК – Карамзину удостоверить своей подписью обстоятельства, сведения, которые занесены в протокол, то есть подписать протокол”, – спросил Карамзин.
“Я этого тоже не помню”, – сказал Николаев.
“Предложили ли вы адвокату Асрияну подписать протокол?” – спросил Кантемир.
“Опять-таки я этого тоже не помню”, – сказал Николаев.
“Прекратив следственные действия, сорванные такими обстоятельствами, вы выполнили требования части 6 статьи 190 УПК РФ и по окончании допроса предъявили протокол допрашиваемому лицу?” – спросил Кантемир.
“Протокол предъявляется по окончании следственного действия, а оно не было окончено, оно было сорвано, не было завершено”, – ответил Николаев.
“Каким образом поломка ноутбука помешала вам предложить лицам, участвующим в следственном действии, подписать протокол?” – спросил Кантемир.
Судья просит Кантемира задавать другие вопросы.
“Скажите, пожалуйста, вы приняли решение прекратить следственные действия?” – спросил Карамзин.
Судья вновь вмешивается. Кантемир поясняет:
“Если он принял решение, почему он не вносит решение в протокол? Это решение процессуальное. Если такое решение было принято, почему оно не занесено в протокол”– спросил Кантемир.
“Ещё раз повторяю, что произошедшие обстоятельства сделали невозможным дальнейшее проведение следственного действия. Все обстоятельства были изложены мною в рапорте на имя начальника изолятора и непосредственного руководителя”, – ответил Николаев.
“Решение о прекращении вы в протокол не вносили?” – спросил Кантемир.
“Я не помню, что я туда вносил”, – ответил Николаев.
“Как вы уведомили допрашиваемое лицо и его защитника о том, что вами принято решение о прекращении следственного действия?” – спросил Кантемир.
“Вероятно, устно сказал об этом. Сейчас не помню”, – ответил Николаев.
“То есть вы должны были сообщить? Или они сами должны были догадаться?” – спросил Кантемир.
“Я ещё раз говорю, я не помню, каким образом я уведомил, безусловно, участники следственного действия были об этом оповещены мною”, – ответил Николаев.
Одно действие – два преступления?
“Своими действиями Карамзин причинил материальный ущерб ГСУ СК по Московской области?” – спросил Карамзин.
“Вопрос о стоимости ноутбука, вероятно, не ко мне, потому что мне об этом ничего неизвестно, но поскольку ноутбук был работоспособным, не имел никаких повреждений, поэтому, полагаю, что представлял какую-то ценность, значит какой-то ущерб причинил”, – ответил Николаев.
“Какими действиями? Тем, что?…” – спросил Кантемир.
“Тем, что привел его в нерабочее состояние”, – ответил Николаев.
“Каким действием Карамзин сорвал допрос?” – спросил Кантемир.
“Тем же самым, которое я только что объяснил”, – ответил Николаев.
“То есть одним и тем же действием совершил два преступления?” – спросил Кантемир.
Судья вмешивается в допрос, говоря “я не нуждаюсь в юридических консультациях следователя Николаева” и требуя задавать другие вопросы.
“Путем повреждения ноутбука, совершая воспрепятствование расследованию – какое из этих действий является основным, а какое факультативным?” – спросил Кантемир.
Судья снимает вопрос.
“Какие элементы состава преступления по воспрепятствованию расследованию и повреждению чужого имущества содержатся в действиях Карамзина?” – спросил Кантемир.
Судья снимает вопрос.
“Какой у Карамзина был умысел – воспрепятствовать при воспроизведении видеозаписи или повредить чужое имущество?” – спросил Кантемир.
Судья снимает вопрос.
“В действиях по повреждению ноутбука какой был объект преступного посягательства? Деятельность следователя или сохранность чужого имущества?”– спросил Кантемир.
Судья снимает вопрос.
“Какой признак субъективной стороны – воспрепятствование расследованию или уничтожение имущества – был в действиях Карамзина?”
Судья снимает вопрос.
“Почему у свидетеля амнезия”
“Видеозапись события в следственном кабинете №2 19 июня – каким образом вы получили?” – спросил Кантемир.
“Во-первых, я не помню номер кабинета – один это или два. А получил видеозапись, я так полагаю, следователь, который после меня вел дело”, – ответил Николаев.
“Вы видеозапись не получали?” – спросил Кантемир.
“Я не помню”, – ответил Николаев.
“Вам каждый день повреждают ноутбук? Как можно, такое серьезное событие в жизни следователя – воспрепятствование его деятельности, и вы не помните, получали ли вы видеозапись этого события?” – спросил Кантемир.
“Много следственных действий производится ежедневно, а уничтожение ноутбука я помню прекрасно. А уж каким образом у кого получал видеозапись или нет, я сейчас уже не помню”, – ответил Николаев.
“Почему не помните – в связи с плохой памятью или несущественные для вас обстоятельства?” – спросил Кантемир.
“Связи с большим количеством следственных действий, которые я ежедневно провожу в связи со своей работой”, – ответил Николаев.
“Много в вашей работе дел по воспрепятствованию вашей деятельности?” – спросил Кантемир.
“Встречаются”, – ответил Николаев.
“Сколько раз вы были свидетелем преступлений по воспрепятствованию действиям следователя?” – спросил Кантемир.
Судья спрашивает: “Что мы выясняем?”
Кантемир ответил:
“Выясняется, почему у свидетеля амнезия”.
“Вы ничего не помните о происхождение этой видеозаписи?” – спросил Кантемир Николаева.
“Я не помню, каким образом она была изъята”, – ответил Николаев.
“Длительность этой видеозаписи помните?” – спросил Кантемир.
“Нет, не помню, но довольно непродолжительная. В пределах нескольких минут, я так полагаю”, – ответил Николаев.
“Сколько вы с Карамзиным общались в следственном кабинете 19 июня?” – спросил Кантемир.
“С учетом общения с адвокатом, наверное, час-полтора”, – ответил Николаев.
“А видеозапись какй продолжительности?” – спросил Кантемир.
“Видеозапись коротенькая была”, – ответил Николаев.
“Откуда вы знаете, что она коротенькая?” – спросил Кантемир.
“Я когда-то с ней знакомился, не помню при каких обстоятельствах”, – ответил Николаев.
“Кто-то вас ознакамливал с видеозаписью?” – спросил Кантемир.
“Я уже говорил, что я знаком с видеозаписью, но при каких обстоятельствах я её видел, я не помню. Вероятно, я видел фрагмент этой видеозаписи. Но я не видел видеозаписи, которая длилась бы от начала, как зашли в кабинет до того, как вышли”, – ответил Николаев.
“Кто знакомил, тоже не помните?”– спросил Кантемир.
“Нет”, – ответил Николаев.
“Можете вы пояснить, почему из полуторачасовой видеозаписи оказался вырезанным фрагмент в несколько минут?” – спросил Кантемир.
Судья снимает вопрос, потому что “вопрос не к нему”.
“Момент, когда вы производили следственные действия с Карамзиным, а именно допрос обвиняемого 19 июня 2019 года, Карамзин осуществлял звонки по стационарному телефону, установленному в следственном кабинете?” – спросил Кантемир.
“Звонки как таковые не осуществлял, но выхватывал трубку и что-то говорил – было такое. Было сделано замечание, поскольку телефон там на прибитой полочке, до которой можно было достать вытянутой рукой”, – ответил Николаев.
“Что он говорил?” – спросил Кантемир.
“Я не помню”, – ответил Николаев.
“Почему вы это замечание не внесли в протокол” – спросил Кантемир.
Судья спрашивает, какое это имеет отношение к делу.
Кантемир отвечает:
“Потому что свидетель врет. Путем постановки перекрестного допроса выясняется правда в состязательном судебном процессе. Только перекрёстный допрос свидетеля дает возможность, в соответствии с постановлением пленума о судебном приговоре, изобличить свидетеля во лжи”.
Судья объявляет повторное замечание Карамзину “за пререкания с председательствующим” и предупреждает, что после третьего замечания удалит из зала.
“Вы пояснили, что вызвали сотрудников СИЗО. Сотрудники СИЗО участвовали в осмотре ноутбука?”– спросил Кантемир.
“Я не знаю, видели они его или не видели, затрудняюсь ответить на этот вопрос. Специально его, насколько я помню, я им не предъявлял, но могу ошибаться”, – ответил Николаев.
“Вы его включали и показывали, что вот он не работает?” – спросил Кантемир.
“Может быть, довольно быстро события происходили, вероятно, мог в принципе. Не исключаю этого”, – ответил Николаев.
“Опишите, пожалуйста, визуальные повреждения ноутбука, которые причинил Карамзин, которые вы заметили, когда его взяли со стола” – попросил Кантемир.
“Я точно не помню. Механизм, который соединяет клавиатуру и крышку визуально вроде бы с левой стороны был поврежден. Были повреждения в районе этой петли. Крышка прилегала неплотно, находилась в несвойственном положение из-за повреждений. Затрудняюсь ответить, визуально повреждения были”, – ответил Николаев.
Далее Карамзин пытался подробнее узнать у Николаева, какие повреждения тот заметил, однако Николаев ответил, что не помнит, какие именно повреждения были на ноутбуке из перечисленных Карамзиным (отделившийся дисковод, высыпавшиеся шурупы и т.д.).
Далее Кантемир выяснял у Николаева, с помощью какой программы воспроизводилась на ноутбуке видеозапись и какая версия операционной системы стояла на служебном ноутбуке следователя. Николаев не помнил, но сказал, что “все работало довольно быстро и гладко”. Кто устанавливал программное обеспечение на ноутбук, он не знает.
“Будучи следователем, вы стали свидетелем преступления. Правильно я понимаю?”– задал Кантемир следующий вопрос.
Судья сняла этот вопрос.
“Почему вы не приняли меры по фиксированию следов преступления? Не совершили осмотр места происшествия, не зафиксировали следы прикосновения Карамзина к ноутбуку, видеозапись не получили?”– спросил Кантемир.
“Будучи очевидцем преступления, мной об этом было доложено в установленном порядке”, – ответил Николаев.
“Почему вы не приняли как следователь меры?” – спросил Кантемир.
“Я вам объясняю, что мною было доложено об обнаружении признаков преступления, была поручена проверка другому следователю, и уже в компетенции другого следователя рассматривать данное сообщение о преступлении. А мною должен быть составлен рапорт в таком случае – о том, что мной обнаружены признаки преступления, что мной и было сделано”, – ответил Николаев.
“Разве сотрудник правоохранительных органов не обязан, став очевидцем преступления, применить задержание? У вас нет такой обязанности: применить меры к задержанию подозреваемого и к сохранению доказательств его вины?” – спросил Кантемир, но судья сняла и этот вопрос.
Затем Кантемир спросил Николаева о том, где хранился ноутбук с 19 июня и до момента, когда его у Николаева забрали – в августе 2019 года.
Николаев ответил, что ноутбук хранился в его кабинете, он с ним ничего не делал.
Ему неизвестно, кто и при каких обстоятельствах извлек из ноутбука жесткий диск и скопировал с него информацию после 19 июня 2019 года.
Николаев ответил, что у каких-либо посторонних лиц доступа к ноутбуку, чтобы достать жесткий диск, не было.
Далее судья сняла два вопроса Кантемира: “Каким ноутбуком вы пользовались после того, как повредился ваш ноутбук” и “Вы имели возможность продолжать следственные действия с помощью другого ноутбука?”
Кантемир попросил пояснить, почему он считает этот вопрос очень важным, а также заявить возражения на действия председательствующего.
“Уважаемый суд, фабула инкриминируемого мне преступления заключается в том, что после того, как я воздействовал на ноутбук следователя, у следователя появились препятствия к осуществлению работы следователя. Он не смог дальше делать свою работу. А именно проводить допрос обвиняемого. Это и называется воспрепятствованием. Инкриминируемые мне деяние называется воспрепятствованием предварительному расследованию. Я пытаюсь выяснить у следователя: если отсутствие ноутбука ему помешало продолжить мой допрос, что я считаю обманом, то каким образом он продолжал осуществлять свою работу по отношению к другим уголовным делам. В связи с отсутствием ноутбука с 19 июня 2019 года деятельность следователя тогда должна была быть парализована и остановлена до настоящего момента. Каким образом он мог делать эту работу без ноутбука начиная с 19 июня? Вот в чём мой вопрос”.
“Каким образом вы работали без ноутбука с 19 июня?” – спросил Кантемир.
Судья сняла вопрос.
“Вы расследовали уголовное дело о мошенничестве Карамзина в отношении Блоцкого?”– спросил Кантемир.
“В моем производстве находилось такое уголовное дело”, – ответил Николаев.
“Вы 4 октября 2010 года вынесли постановление об отказе в возбуждении дела. В этом постановлении вы сказали, что преступление Карамзина в отношении Блоцкого окончено 4 июля 2013 года. То есть в момент вступления в законную силу решения Черемушкинского районного суда от 23 января 2013 года. Я процитировал ваше постановление от 4 июня 2013 года, принятое по делу о мошенничестве в отношении Блоцкого 2013 года. Когда в связи с изложенным вы полагаете, что последние по времени преступное действие Карамзина в отношении Блоцкого было совершено?”– спросил Кантемир.
Судья сняла вопрос.
Кантемир спросил у защитников, может ли он спрашивать свидетеля об обстоятельствах по делу Блоцкого. После совещания с защитниками Карамзин заявляет возражение на действия председательствующего.
“Председательствующий препятствует выяснению у свидетеля позиции обвинения и позиции его личной, высказанной по данному делу, об обстоятельствах момента окончания инкриминируемого мне мошенничества по эпизоду с Блоцким. Это входит в предмет доказывания. Никак иначе, чем при помощи допроса свидетелей я не могу доказать суду, что срок привлечения к уголовной ответственности истек. Потому что свидетель обладает сведениями о том, когда было совершено последнее преступное действие в цепочки преступных деяний в инкриминируемом мне мошенничестве по эпизоду с Блоцким. А поэтому я полагаю, что воспрепятствование председательствующим выяснению этого вопроса нарушает мои права и по вопросу о применении срока давности”, – сказал Кантемир.
Судья говорит, что возражение занесено в протокол и просит задавать следующий вопрос.
“Вы по делу Блоцкого назначали экспертизы?” – спросил Кантемир.
“Назначал”, – ответил Николаев.
“Вы по делу Блоцкого назначали повторные и дополнительные экспертизы?” – спросил Кантемир.
“По уголовному делу мною назначались почерковедческие экспертизы подписи на договоре о займе. Были они повторным или дополнительными, я сейчас не помню. Но назначались, да”, – ответил Николаев.
“19 сентября 2019 года вы вынесли постановление и назначили комплексную почерковедческую технико-криминалистическую судебную экспертизу документов в том числе и по вопросу о принадлежности Блоцкому спорной подписи на договоре. Вместе с тем по состоянию на эту дату – 19 сентября 2019 года – в уголовном деле уже имелись два заключения эксперта, которые отвечали на вопрос о принадлежности Блоцкому подписи на спорном договоре. А именно заключение эксперта от 3 ноября 2014 года [номер], и заключение эксперта от 2 марта 2015 года [номер]. Вместе с тем назначая экспертизу своим постановлением, о котором я сейчас говорю, вы сослались на положение статьи 207-й УПК РФ. Это статья регулирует назначения повторной и дополнительной экспертизы. Однако в самом тексте постановления вы не указали, что существуют две предшествующие экспертизы, а также не указали, на каком именно основании по статье 207-й УПК вы назначаете третью экспертизу при наличии двух предшествующих. Почему вы скрыли существование двух предшествующих экспертиз, назначая экспертизу постановлением 19 сентября 2019 года?” – спросил Кантемир.
“Я не понял вашего вопроса, что я скрыл, от кого я скрыл?”, – ответил Николаев.
Карамзин повторил вопрос:
“В тексте постановления скрыты сведения. … Фактически экспертиза является повторной или дополнительной – я не знаю, какую вы именно назначали. Вы ссылались на статью 207, однако в тексте постановления вы ничего не говорите о том, что уже две экспертизы проведено. Хотя постановление должностного лица в соответствии с процессуальным законом должно быть мотивировано и обосновано. Я вас спрашиваю: почему вы, назначая третью экспертизу, ничего не указали о том, что существуют две предыдущие?”
“По всей видимости, это не нужно было для разрешения ответов на поставленные вопросы. В остальной части не готов сказать, но экспертизы были проведены”, – ответил Николаев.
“А для чего назначили ещё одну экспертизу при наличии двух предыдущих?”– спросил Кантемир.
“По всей видимости, недостаточно было ответов в данных, полученных в ходе проведения экспертизы для установления всех обстоятельств по делу. … Выводов, сделанных экспертом, было недостаточно для того, чтобы установить истину по делу. Я не говорю о недостаточности выводов”, – ответил Николаев.
“Какую экспертизу вы назначали – дополнительную? Вы не указали в постановлении, поэтому я вынужден у вас спросить: какая это была экспертиза 19 сентября?”– спросил Кантемир.
“Я не помню этих данных”, – ответил Николаев.
“16 мая 2019 года вы обратились с рапортом на имя своего руководителя, в котором написали: 16-го 2019 года мною была получена информация, что в связи с большой загруженностью экспертов (судья прерывает Карамзина и требует задавать вопросы). Вопрос: назовите источник вашей осведомленности о том, что 16 мая 2019 года Институт криминалистики Центра специальной техники ФСБ России не может выполнить экспертизу в соответствии с вашим постановлением?” – спросил Кантемир.
“Скорее всего, посредством телефонной связи из канцелярии или приемной экспертного учреждения, когда звонил и интересовался сроками производства экспертизы”, – ответил Николаев.
“Вы позвонили в Центр специальной техники ФСБ России и спросили, когда вы выполните экспертизу по моему постановлению?” – спросил Кантемир.
“Конечно, необходимо интересоваться сроками производства экспертизы”, – ответил Николаев.
Следователь не помнил и не знал, что и кто ему устно ответилили, но помнил, что были названы “довольно длительные” сроки производства экспертизы.
“Вы направляли в Институт криминалистики Центра специальной техники ФСБ свое постановление от 30 апреля 2019 года о назначении повторной почерковедческой экспертизы и материалы к нему?”– спросил Кантемир.
“Не помню”, – ответил Николаев.
“Вы только что сказали, что они отказались в проведении экспертизы, наверное, вы направляли материалы, раз они отказались её проводить” – спросил Кантемир.
“Не отказались, а сроки были слишком длительное. И для того чтобы уточнить сроки производства экспертизы, необязательно отправлять какие-то материалы. Поэтому ещё раз говорю, я не помню, направлял материал или просто уточнил” , – ответил Николаев.
“То есть вы вынесли постановление 30 апреля 2019 года о назначении повторной почерковедческой экспертизы в ЦСТ ФСБ России в Институте криминалистики, но материалы им не направляли?” – спросил Кантемир.
“Я не помню, я вам ответил”, – сказал Николаев.
“Каким образом, если бы вы направляли материалы, как это должно быть задокументировано? Статья 199 УПК меня интересует” – спросил Кантемир.
“Есть разные способы, как это могло быть сделано. Не предусматривает эта статья, каким образом фиксируется факт получения экспертом экспертизы”, – ответил Николаев.
“А факт направления?” – спросил Кантемир.
“Я вам ещё раз говорю: документы могут быть просто отвезены и получена отметка о получении или неполучении. Все зависит от ситуации”, – сказал Николаев.
“Отметка о получении может быть не получена? При каких обстоятельствах?” – спросил Кантемир.
Судья сняла этот вопрос.
“В штатной ситуации каким образом направляются материалы эксперту с получением отметки в соответствии с приказом следственного комитета о делопроизводстве?”– спросил Кантемир.
Судья сняла и этот вопрос.
“Вы получали из Института криминалистики ЦСТ ФСБ России обратно свое постановление от 30 апреля 2019 года и материалы в порядке, предусмотренном частью 2 и 3 статьи 199-й УПК РФ”, – спросил Кантемир.
Но Николаев снова “не помнил” факт направления и получения постановления и материалов, “поскольку экспертиза не проводилась”.
“Постановление о назначении экспертизы от 16 мая 2019 года и материалы к нему во исполнение требования части 1, 2, 3 и 5 статьи 199-й УПК РФ вы направляли в ЭКЦ ГУ МВД России по городу Москве?”– спросил Кантемир.
Николаев сказал, что не помнит, поскольку в ЭКЦ тоже не была проведена экспертиза в связи с длительностью проведения.
“Откуда они узнали, что вам нужна экспертиза?”– спросил Кантемир.
“Все это делается по телефону, в телефонном режиме, чтобы было оперативнее”, – ответил Николаев.
“Сначала выносится постановление, потом выясняется, могут ли его эксперты исполнить?” – спросил Кантемир.
“Конечно”, – ответил Николаев.
“А не сначала выясняется, могут ли исполнить, и потом выносится постановление?”– переспросил Кантемир
“Я считаю, что нет разницы”, – ответил Николаев.
“Вы Блоцкому, Карамзину при проведении следственных действий по уголовному делу в отношении Карамзина по эпизоду с мошенничеством в отношении Блоцкого разъясняли в соответствии с частью 5 статьи 164-й УПК предусмотренное положениями части 6 статьи 166-й УПК право делать подлежащие внесению в протокол замечания о его дополнении и уточнении в протоколе обыска-выемки от 3 сентября 2019 года”, – задал вопрос Карамзин.
“За каждое следственное действие ответить не могу, но отвечу общим ответом, что все следственные действия проводились в соответствии с требованиям УПК” , – ответил Николаев.
“Вы разъясняли отдельной строкой право делать в соответствии с частью 6 статьи 166-й подлежащие внесению в протокол замечания, дополнения и уточнения?” – спросил Кантемир.
Судья сняла этот вопрос.
“Постановлением от 30 сентября 2019 года вы назначили проведение дополнительных почерковедческой судебной экспертизы и поручили ее проведение ФГУ “Российский федеральный центр судебной экспертизы при Минюсте”. Вопрос: почему в этом постановлении вы умолчали, скрыли о существовании двух предшествующих заключений эксперта, а именно Заключение от 3 ноября 2014 года, заключения от 27 сентября 2019 года из Управления ФСБ России по городу Москве. Почему назначая дополнительную экспертизу, вы скрываете существование предшествующих?” – спросил Кантемир.
“Во-первых, поясню, что ничего я ни от кого не скрывал, что я писал в постановлении, я уже не помню, поскольку прошло много времени. Поэтому не готов ответить”, – сказал Николаев.
Затем Кантемир начал задавать следующий вопрос:
“Почему в своем постановление об отказе в удовлетворении ходатайства от 16 мая 2019 года, согласно которому вы удовлетворили ходатайство адвоката Громовой о постановке дополнительного вопроса перед экспертами, дополнительный вопрос заключался в том, Карамзиным или иным лицом выполнены подписи в договоре займа 20 июня 2007 года, согласно которому Блоцкий берет займ у Карамзина в размере 200 000 долларов США, вы удовлетворили ходатайство адвоката Громовой о том, что этот вопрос должен быть задан, вы включили этот вопрос в свое постановление о назначении экспертизы от 16 мая 2019 года, выключили этот вопрос в постановление о назначении экспертизы…”
Судья снова перебила Кантемира, требуя, чтобы он сформулировал вопрос.
“Почему вы этот вопрос не поставили перед экспертами в постановлениях 19 сентября 2019 года я 30 сентября 2019 года”, – спросил Кантемир.
“На этот вопрос я тоже ответить не могу, поскольку для этого все оформлялось на бумаге, чтобы не запоминать. Я не помню”, – ответил Николаев.
Далее Кантемир спросил у Николаева, что было у Карамзина на допросе 19 июня 2019 года с собой. Николаев не помнил, но предположил, что были “какие-то документы”, но что именно, он не видел, и были ли они в папке, сказать точно не может .
Далее Кантемир ходатайствовал о том, чтобы свидетелю на обозрение был представлен ноутбук и задан вопрос, этот ли ноутбук был в момент допроса 19 июня. Кантемира интересовал ноутбук в том состоянии, в котором он находится сейчас в качестве вещественного доказательства.
Однако судья заменила просьбу и решила, что так как ноутбук находится в Балашихе, достаточно предъявить фотографии.
Далее Кантемир задал вопрос, был адвокат Асриян ранее, когда служил в следственном комитете, начальником или сослуживцем Николаева, но судья прервала и задала традиционный вопрос “что мы спрашиваем?”
На вопрос судьи Кантемир пояснил, что он пытается раскрыть перед судом принцип беспристрастности свидетеля, но судья сняла вопрос.
“Кто принял решение прекратить использование видеозаписи во время допроса обвиняемого?” – спросил Кантемир.
Судья сняла этот вопрос.
“Вы приняли решение прекратить использовать видеозапись при продолжении допроса обвиняемого?”– вновь спросил Кантемир.
Судья говорит, что “ничего не поняла”, Кантемир объясняет:
“Уважаемый суд, мною было заявлено ходатайство вести допрос с использованием видеозаписи. Следователем ходатайство было удовлетворено. 24 мая 2019 года в результате моего ходатайства следователь начал допрос с применением видеозаписи. Это ходатайство было мною заявлено в письменном виде. Следователь объявляет перерыв и после объявления перерыва возобновляет следственные действия, как следует из протокола, однако при этом не используют видеозапись. Значит, он принял какое-то решение, изменяющие ранее принятое решение. Значит кто-то принял решение. В ходе судебного следствия в предмет доказывания входят также обстоятельства, способствующие совершению преступления, уважаемый суд…”, – произносит Кантемир, но судья требует задавать следующий вопрос.
Карамзин заявляет возражения на действия председательствующего.
“В ходе судебного следствия сторона защиты, пытаясь установить обстоятельства, способствующие совершению преступления, одним из таких обстоятельств считает умышленное умышленное прекращение следователем использования видеозаписи допроса обвиняемого 19 июня 2019 года. Поскольку если бы следователь не прекратил использование видеозаписи, то, может быть, преступления вообще не случилось бы в условиях очевидности… (судья снова прерывает Карамзина и напоминает, что возражение на действия председательствующего не подменяет судебные прения).
Карамзин продолжает:
“Председательствующий не дает выяснить причину, по которой следователь создал обстоятельства для совершения преступления. Выключить видеокамеру – это все равно что, видя совершение преступления, выключить или отвернуть ее в другую сторону. Следователь создал обстоятельства…”
Судья прервала Кантемира, сказав, что возражение занесено в протокол.
Судья задала Николаеву свои вопросы, выяснив, объявлял Николаев перед допросом, что будет применять ноутбук для демонстрации видеозаписи и не ронял ли он ноутбук “на выходе” из СИЗО.
Далее один из адвокатов Карамзина попросила Николаева точнее рассказать о том, как ему был выдан ноутбук (выдавал начальник, документально выдача не оформлялась).
Следующий вопрос адвоката:
“После того, как стало невозможно просмотреть видеозапись и вы приняли решение о прекращении следственного действия, предложили ли вы Карамзину ответить по существу предъявленного обвинения?”
Николаев ответил отрицательно.
“Принимались ли вами какие-либо меры для фиксации последствий действий Карамзина непосредственно после произошедшего?” – спросила адвокат.
“Я ещё раз повторяю: ноутбук я сложил в сумку и составил рапорт об обнаружении признаков преступления и в установленном порядке его подал”, – ответил Николаев.
“Фактически получается, вы покинули место происшествия с предметом преступного воздействия? Если вы посчитали, что на тот момент там совершено преступление, то следственный кабинет превратился в место происшествия, и правильно ли я вас поняла, что вы приняли решение покинуть это место происшествия вместе с предметом, на который были направлены действия Карамзина?” – спросила адвокат.
“Я покинул следственный кабинет. Местом происшествия следственный кабинет является для лица, который проводит проверку по факту произошедшего”, – ответил Николаев.
Далее Кантемир вновь задал вопрос Николаеву:
“По какой причине 24 мая вы не завершили допрос обвиняемого?:
“По той причине, что Карамзин отказался от услуг адвоката Акулова, Акулов покинул следственный кабинет самовольно, без согласования со мной, что сделало дальнейшее производство следственного действия невозможным”, – ответил Николаев.
В следующих вопросах защитники Кантемира выяснили также, что 19 июня сведения о ноутбуке в протокол не вносились, а после происшествия этот ноутбук не был как-либо идентифицирован вызванными Николаевым сотрудниками следственного изолятора. Кроме того, Николаев не помнит, демонстрировали ли он им неработоспособность ноутбука.
После следователя Николаева следующим свидетелем (в качестве представителя потерпевшего) на заседании 11 февраля была инспектор отдела материально-технического обеспечения ГСУ СК России по Московской области Бедердинова.
По ее словам, порча ноутбука 2010 года с полностью выработанным по нормативам ресурсом (износ 100%) стала существенным ущербом Следственному комитету, который тратит миллионы рублей на обслуживание и закупку компьютерной и оргтехники.
Отвечая на вопросы прокурора, Бедердинова рассказала, что в 2019 году она работала ведущим специалистом отдела материально-технического обеспечения. В ее должностные обязанности входило заключение контрактов на оказание услуг, обеспечение поддержания организационной техники, заключения контрактов на все, что связано с информационными технологиями.
Когда прокурор спросила, что известно Бедердиновой “об обстоятельствах данного уголовного дела, связанных с причинением ущерба ноутбуку”, свидетельница с готовностью стала рассказывать о недостаточности выделяемых Главному следственному управлению средств по статье “техническое обслуживание и ремонт”.
“Непосредственно по данному факту могу пояснить следующее, что на 2019 год Главному следственному управлению по статье «техническое обслуживание и ремонт» непосредственно была выделена сумма 1 509 510 рублей, и данных средств как бы недостаточно для осуществления деятельности, для полного удовлетворения потребностей непосредственно по ремонту и техническому обслуживанию. Поэтому факт порчи ноутбука для нас является достаточно критичным, поскольку данные деньги как бы, ну, не заложены были в ремонт”, – сообщила Бедердинова.
Далее выяснилось, что ремонт ноутбука согласно экспертизе по оценке ущерба составил 20 тысяч рублей. По словам свидетельницы, экспертизу делал следственный отдел по городу Балашиха, а сам ноутбук в отдел не поступал. Да и сам документ об экспертизе Бедердинова не видела, “нам была озвучена такая сумма”, сказала она.
Затем, когда прокурор стала уточнять, на всю ли область выделена сумма в полтора миллиона, Бедердинова вновь стала развивать мысль о материальных затруднениях, которые испытывает ГСУ СК по Московской области в плане поддержания оргтехники:
“Поскольку вся техника находится на балансе с 2010–2014 года, то износ изделий достаточно большой, и в связи с этим он требует дополнительного ремонта и технического обслуживания.
Прокурор задала вопрос, на который, по сути, Бедердинова, уже ответила: значительна ли для ГСУ сумма в 20 тысяч рублей.
Бедердинова не преминула еще более сгустить краски:
“Да, для нас это значительно, да. Мы лишились, по сути, рабочей единицы”.
По словам свидетельницы, ноутбук, по ее предположению, находится на балансе Балашихинского отдела “с года четырнадцатого”, поскольку вся техника закупалась приблизительно в одно и то же время.
Далее вопросы Бедердиновой задавал Карамзин.
Кантемир попросил суд предоставить для ознакомления свидетелю из материалов дела обращение руководителя отдела материально-технического обеспечения СК России по Московской области Дурбой на имя следователя Южакова от 6 декабря 2019 года, в котором указано, что износ ноутбука составляет 100%.
“Следовательно, его стоимость составляет ноль рублей ноль копеек”, – сделал вывод Кантемир.
Однако прокурор без аргументов возразила на это ходатайство, и судья также не усмотрела необходимости предъявлять на обозрение указанный документ, “вопросы по нему могут быть заданы сторонами непосредственно”.
Далее Кантемир, задавая вопрос, отметил, что ноутбук оказался еще более старым, чем только что сказала свидетельница. Он сказать, что известно Бедердиновой относительно того, что износ устройства составил на 2019 год год 100%, и стоимость его поэтому была ноль рублей, ноль копеек.
Бедердинова сказала, что она “немножечко с этим не согласна”.
“Это идет амортизация. Износ… Техника рабочая, значит, она имеет право эксплуатироваться”, – буквально сказала свидетельница.
Когда же Кантемир задал вопрос, откуда Бедердинова знает, что данный конкретный ноутбук был рабочим, свидетельница сказала, что знает из информации, предоставленной следственным отделом, “в связи непосредственно с сервисным… с документами, представленными как бы сервисным осмотром”, но сама Бедердинова эти документы не видела.
Далее Кантемир попытался все же узнать, с чьих конкретно слов лично Бедердинова знает об экспертизе, раз она не видела сама документы, но судья сняла этот вопрос.
Затем, когда Кантемир спросил, какое программное обеспечение было установлено на ноутбук, Бедердинова ответила вопросом на вопрос “какое это имеет дело к уголовному делу”, на что отреагировала защита Карамзина, попросив суд разъяснить свидетельнице что она должна отвечать на вопросы и не задавать вопросы обвиняемому. Судья с этим согласилась.
Карамзин попытался выяснить, имело ли право Следственное управление использовать предустановленное программное обеспечение, но Бедердинова и на этот раз не могла дать ответ, поскольку “не видела первоначально, что было установлено в ноутбуке”, хотя и предположила, что должна быть бессрочная лицензия и наклейка о лицензии на корпусе.
Далее Кантемир задал вопрос:
“Почему Следственное управление считает, что необходимо на ремонт этого ноутбука потратить 20 000 рублей, в то время как у него амортизация сто процентов и он 2010 года выпуска?”
Бедердинова вновь получила возможность рассказать, что бюджетных средств на технику не хватает, “нам денежные средства не доводят”, “приобрести новый ноутбук мы не можем”, “финансирование обрезано” и что сейчас они не могут себе позволить потратить 20 тысяч рублей ремонт ноутбука, хотя отремонтировать ноутбук Следственному управлению необходимо, “поскольку у нас следователям работать, можно сказать, не на чем”.
Вопрос, почему при этом управление не подает гражданский иск, остался без ответа, поскольку его сняла судья, как и вопросы, чем пользуется следователь, раз ему нечем, по словам Бедердиновой, заменить ноутбук и как повреждение ноутбука помешало следователю выполнять свою работу.
Далее Кантемир попытался узнать у свидетельницы, каким образом она определила существенность ущерба, соизмеряя сумму 20 000 рублей с суммой полтора миллиона. При этом Бедердинова сообщила, что вообще управлению необходимо около пятнадцати миллионов рублей.
Но в итоге свидетельница не смогла сказать, в сравнении с какой суммой 20 тысяч на ремонт ноутбука были бы существенными.
Не смогла сказать Бедердинова и о том, на какую сумму на балансе управления стоит компьютерная техника (“Это надо обратиться в бухгалтерию”) и на какую сумму на балансе находится имущество у Следственного управления (“это непосредственно дело финансово-экономического отдела. Как бы, ну, отдел материально-технического обеспечения не занимается такой… он как бы не… не имеет такой информации”). Также не ответила Бедердинова и на вопрос о том, сколько всего ноутбуков находится на балансе управления (“Ну, это также надо смотреть, поднимать информацию. … Я как бы не владею такой информацией, я не запоминаю эти цифры”).
По причине отсутствия информации о количестве ноутбуков в управлении не смогла Бедердинова ответить и на вопрос о том, в сравнении с каким количеством ноутбуков “утеря одного существенна для управления”, как она утверждает.
Бедердинова, отвечая на вопросы адвоката Каратаевой, из-за незнания не смогла сказать, как происходит распределение оргтехники внутри отделов, сообщив лишь, что делает это руководитель отдела, получающий оргтехнику из материально-технического отдела.
Далее речь зашла об износе и амортизации, и поясняя, в чем между ними разница, Бедердинова сказала, что “когда амортизация стопроцентная, мы имеем право в случае неремонтопригодности и неработоспособности данного имущества списать его с баланса ГСУ”. Когда же Каратаева спросила, наступил ли такой момент для ноутбука следователя Николаева, Бедердинова сказала “Ну, теоретически да”, однако добавила, что списать его отдел имеет право, “если там были поломки, например, сгорела материнская плата”. Однако Каратаева уточнила:
“Вы сказали, что, исходя из амортизации, у вас есть срок приказа, и по нему определяется, когда вещь, так скажем, приходит к своему логическому завершению. … С этим ноутбуком этот момент наступил?”
Бедердинова ответила: “Ну, в принципе… в принципе да” и “Списать мы его можем”.
Далее, отвечая на вопросы других защитников Карамзина и судьи, Бедердинова рассказала о других аспектах распоряжения оргтехникой, принятых в ГСУ СК России по Московской области. В частности, свидетельница сообщила, что обслуживание техники производится специалистами из сервисной компании на договорной основе, они периодически при посещении отделов управления определяют состояние техники и ее ремонтопригодность; списание устройства со стопроцентной амортизацией не уменьшает общую балансовую стоимость основных средств ГСУ, но находящуюся в рабочем состоянии технику не списывают, даже если прошло пять лет ее эксплуатации и по нормативу она может быть списана. Кроме того, при распределении новой техники по отделам управления учитываются различные критерии, прежде всего, количество существующей в распоряжении техники. В условиях ограниченности средств предпочтение при выборе, какую технику ремонтировать, отдается более новой.
Бедердинова также рассказала, что названная ею сумма в 1 509 510 рублей – денежные средства, которые были выделены на ремонт компьютерной и оргтехники, а всего на оргтехнику, технические средства, необходимые для работы следователей, в том числе ремонт и закупку новой, и на закупку канцелярских товаров объем финансирования в 2019-м годы составил около шести миллионов рублей.
Адвокат Шумилов попросил Бедердинову ответить, считает ли она сумму в 20 тысяч рублей, составляющую менее одного процента от полутора миллионов, выделенных в 2019 году на ремонт компьютерной техники, существенной. Бедердинова вновь подтвердила, что сумма существенна.
Далее Кантемир Карамзин, задавая вопрос Бедердиновой, рассказал, что адвокат Асриян поведал ему, что когда он увольнялся из ГСУ СК по Московской области, где работал следователем, то забрал служебный ноутбук с собой, так как он был списанный, а в отчете написал, что ноутбук он утратил. В связи с этим Кантемир задал вопрос.
“Когда сотрудник утратит такой же ноутбук, какую сумму вы ему предъявите ко взысканию?”
Бедердинова не смогла ответить на этот вопрос, как и на вопрос о том, какова стоимость нового ноутбука аналогичной модели.