Продолжение слушаний по делу Кантемира Карамзина. 2-3 февраля. Свидетели обвинения “мычат” и страдают амнезией

2–3 февраля в Сергиево-Посадском городском суде продолжилось судебное разбирательство по заказному делу против юриста Кантемира Карамзина. Судья Баранова Л.В.

В эти два дня происходил допрос свидетелей – сотрудников СИЗО-8, которые, как выяснилось, обладают специфической памятью и по мнению одного из адвокатов, получили перед визитом в суд “определённые инструкции”.

Все пять опрошенных свидетелей давали показания относительно обстоятельств “возникновения” в камере Кантемира Карамзина мобильного телефона (после этой откровенной провокации 17 октября 2019 года Кантемира обвинили по статье о даче взятки), инцидента с ноутбуком 19 июня 2019 года, после которого Кантемир Карамзин был обвинен еще по двум статьям – 167 (“Умышленные уничтожение или повреждение имущества”) и 294 (“Воспрепятствование осуществлению правосудия и производству предварительного расследования”) и относительно обстоятельств попытки Кантемира Карамзина собственноручно сделать запись в журнале заявлений с требованием встречи с руководством СИЗО-8.

Суд в Сергиевом Посаде

Свидетель “не скажу”

По мнению обвинения Кантемир Карамзин якобы препятствовал следствию, сломав ноутбук следователя.

Первый свидетель – младший инспектор следственного изолятора Пирожкова – отвечая на вопросы обвинителя, защитников и судьи, нарисовала довольно противоречивую картину произошедшего, в которой на месте происшествия – в следственном кабинете изолятора – присутствовало то ли два, то ли три человека, и один из них был то ли мужчина, то ли женщина.

Допрос этого свидетеля был затруднен еще и тем, что в суд по запросу защиты не были доставлены вещественные доказательства – злополучный ноутбук следователя, который Карамзин якобы сломал, и записи с камер видеонаблюдения изолятора, на которых был запечатлен инцидент. (По мнению обвинения, Кантемир Карамзин якобы хотел воспрепятствовать следствию, сломав ноутбук следователя).

И все же по решению судьи допрос состоялся.

Младший инспектор следственного изолятора на дежурстве осуществляла наблюдение по видеокамерам за происходящим в СИЗО.

По ее словам, Карамзин смог из-за решетки, которая отделяет следователя и подследственного в следственном кабинете, через очень невысокое – всего 10 см – окошко дотянуться до стоящего на столе ноутбука и выхватить его из рук следователя. Кроме того, свидетельница не могла объяснить, каким образом открытый ноутбук оказался закрытым. На большинство уточняющих вопросов Кантемира Карамзина младший инспектор отвечала “не помню”.

Часть вопросов, которые задавал Кантемир, снимала судья. Так, остался без ответа вопрос о том, вправе ли сотрудники СИЗО вступать во внеслужебные отношения с обвиняемыми. Хотя, как пытался объяснить судье Кантемир, вопросы были важными, поскольку касались сложившихся в изоляторе коррупционных отношений.

Определенная “солидарность” судьи и свидетельницы проявилась и в том, что последняя с большой неохотой отвечала на вопросы Кантемира (на большинство – “не знаю” и “не помню”) и несколько раз апеллировала к судье, намекая на якобы неуместность вопросов.

Вопросы, которые задавал Кантемир (и его защитники), касались существующего в изоляторе распорядка и – возможно – неформальных правил, по которым “живет” учреждение. Понятно, что корпоративные секреты младший инспектор выдавать не хотела, что было хорошо заметно.

Так, Кантемир пытался узнать, с чьего разрешения изменяется время заступления инспекторов на дежурство, каковы полномочия инспектора, как они могут быть изменены по приказу начальства, кто имеет полномочия изготавливать копии с камер видеонаблюдения, как инспектором обслуживается система видеонаблюдения. Судье, которая не понимала, зачем задавать подобные вопросы, Кантемир терпеливо пояснил, что хочет выяснить, помимо прочего, и то, каким образом и почему в материалах дела оказались представлены только 30 секунд видеозаписи из более чем полуторачасового общения следователя и обвиняемого.

«Писатель» Блоцкий, написавший кляузу на юриста под диктовку ФСБ, в суд не является

Ответы и общий тон ответов свидетельницы были такими, что в один момент адвокат Шота Горгадзе попросил судью сделать замечание свидетельнице, которая не захотела ответить на вопрос одного из защитников о содержании инструктажей сотрудников изолятора по недопущению коррупционного поведения. Но судья все же встала на сторону свидетельницы и сняла вопрос о содержании инструктажей.

“Кульминацией” допроса первого свидетеля можно назвать обнаруженное в финале противоречие в ее показаниях, а именно тот факт, что во время следствия она говорила о присутствии во время инцидента в следственном кабинете изолятора помимо подследственного и следователя еще и адвоката, а на суде в ходе долгого допроса говорила о присутствии в следственном кабинете только подследственного и следователя. Более того, свидетельница не смогла вспомнить и пол адвоката. Сей казус свидетельница объяснила тем, что прошло много времени…

Свидетель “не знаю, не помню”

Следующим свидетелем был помощник начальника следственного изолятора Синявин.

Этот свидетель оказался не менее “тяжелым” на расспросы, отвечая в основном “не знаю” и “не помню”, путаясь и противореча себе в некоторых показаниях. Карамзин и его защитники также хотели выяснить у свидетеля существующие в СИЗО порядки, в контексте которых и произошли оба события, и снова судья снимала многие вопросы, ссылаясь на то, что речь идет об инструкциях для сотрудников учреждения, в знании которых, как считает судья, не надо экзаменовать свидетеля.

Свидетель сказал, что не помнит, что он увидел в следственном кабинете после инцидента – ноутбук или сумку для ноутбука, работал ноутбук или нет и многие другие обстоятельства произошедшего, о котором он узнал со слов оператора видеоконтроля – младшего инспектора Пирожковой.

Пожалуй, полезной информацией от этого свидетеля была характеристика Карамзина как человека, не вызывавшего “никаких претензий”. От этого свидетеля также удалось узнать, что после инцидента не был составлен какой-либо документ для идентификации якобы причиненного ущерба, а сам ноутбук или сумку от ноутбука он видел лишь “мельком” с расстояния двух метров через стекло двери в кабинет, которую даже не открывал. Правда, этот свидетель тоже противоречил сказанному ранее на следствии, во время которого он говорил, что все же и сам просматривал видеозапись с инцидентом.

Свидетель “все на уровне слов”

Еще один свидетель – младший инспектор СИЗО-8 Дуганов. Этот сотрудник также не помнил многое из того, о чем его спрашивали представитель обвинения, сторона защиты и судья, либо отвечал маловнятно и путанно. С большим трудом Кантемир и судья смогли вытянуть из свидетеля ответы на некоторые вопросы о том, как же все-таки происходит занесение записей в журнал заявлений от содержащихся в изоляторе. Вопрос важен потому, что Кантемир неоднократно добивался встречи с начальником изолятора (в том числе по поводу вымогательства со стороны сотрудника изолятора Зуева), о чем были соответствующие записи в журнале, однако на них в СИЗО-8 не спешили реагировать. Судя по тому, как отвечал свидетель, он, возможно, как и другие свидетели, опасался выдать какие-то нарушения внутреннего распорядка в работе изолятора и “подставить” начальство, поэтому пребывал почти после каждого невинного в общем-то вопроса некоторое время в ступоре, повторяя самому себе фразы из вопроса.

Так, Кантемир долго добивался ответа на вопрос, мог ли свидетель отнести куда-либо журнал без указания начальника СИЗО, в конце концов свидетель сказал, что подобные распоряжения могли происходить “на уровне слов”.

Запрет на общение с адвокатами в зале суда

После очередного “трудного” свидетеля на заседании произошло неординарное событие: судья запретила общение подзащитных с их адвокатами.

Перед этим она зачитала рапорт начальника ИВС УМВД России Сергиево-Посадского района и объяснение от сотрудника караульной службы. В них содержалась “кляуза” по поводу того, что на предыдущем заседании 21 января во время общения Карамзина и адвокатов была сделана видеозапись с обращением Кантемира к его друзьям прийти на намечавшийся 23 января митинг с плакатами в его поддержку.

После этого судья поставила на обсуждение вопрос о возможности разрешения переговоров в зале суда адвокатов со своим подзащитным. Прокурор с большой готовностью поддержала запрет и заявила, что общение с адвокатами “возможно путем следственного изолятора”, что, конечно же, было абсурдным предложением в силу того простого факта, что адвокат и его подзащитный должны в ходе самих судебных заседаний постоянно в оперативном режиме координировать свои заявления и действия.

Кантемир Карамзин ясно высказал принципиальное мнение: обвиняемый имеет определенные процессуальные права, закрепленные в статье 47 и в вводной части Уголовно-процессуального кодекса, а запрет на общение с адвокатами нарушит одно из ключевых прав обвиняемых – пользоваться помощью защитника. В ходе судебного разбирательства у обвиняемого возникает потребность в консультации с защитником, закон дает ему такую возможность. В случае, если во время консультации уполномоченным органом установлено совершение обвиняемым или защитником административного или какого-либо иного правонарушения, то закон не беспомощен и имеет на этот случай свои инструменты. Но для суда и участников оскорбительно, сказал Кантемир, ставить вопрос о лишении обвиняемого права пользоваться помощью защитника.

“Это фундаментальное право, его ограничить и лишить нельзя. Ещё какие-то лица усмотрели правонарушение во время общения подзащитного с адвокатами, то “флаг им в руки” – у них есть полномочия, есть процессуальный закон, пусть они реализуют эти свои права и привлекают к ответственности, но это не значит что мы можем обсуждать вопрос ограничения не общение”, – заявил Кантемир.

Он также сказал, что не хочет затягивать процесс, но если запретить общение, то при возникновении потребности в нем в ходе процесса подзащитного нужно будет конвоировать в следственный изолятор в комнату для свиданий и потом возвращать снова в зал суда. Кроме того, он как лицо, имеющие определенные права, не потерпел бы вмешательства помощника секретаря, конвоя или кого-либо в его общение с защитником.

Защитник же, в свою очередь, также имеет определённые статус, закрепленный в законе, обладает определенной юридической квалификацией, не меньшей, чем у судьи или прокурора, защитник тоже вправе отвечать за свои действия, которые он совершает.

Кантемир сказал, что хотел бы, чтобы в судебном заседании сохранялась дружелюбная атмосфера, попросил не создавать коллизии, противоречащие уголовно-процессуальному кодексу, которым “к счастью, мы связаны”, и заверил, что призывов, которые так напугали определенные лица, больше не будет.

Яркая речь Карамзина не могла не произвести впечатление на присутствующих, однако у судьи уже было готово решение, которое она зачитала: общение подзащитных с защитниками будет происходить в зале судебного заседания в присутствии председательствующего в суде и секретаря.

“Прокурора, если хотите, будем просить выходить”, – добавила судья.

Адвокат Шота Горгадзе

По мнению адвоката Шота Горгадзе, которое он высказал вне судебного заседания, запрет на конфиденциальное общение в суде – серьезное нарушение и серьезный апелляционный и кассационной повод. Такой запрет – “прямое нарушения права на защиту“; из-за “какого-то инцидента” адвоката и подзащитного нельзя лишать права на конфиденциальное общение, которое закреплено в УПК, считает адвокат.

Свидетель с “нефеноменальной памятью”

Следующий свидетель – дежурный помощник начальника следственного изолятора Добряков.

Перед началом опроса нового свидетеля Карамзин попросил слова и объяснил, что у него возникла потребность посоветоваться с адвокатом. Он объяснил, что в данном случае у него появилось предположение, что свидетель, хоть и ответил на вопрос суда, что не имеет каких-либо иных отношений с обвиняемым, кроме служебных, все же имеет повод для оговора подсудимого. Поэтому Карамзин хотел бы спросить у своих защитников, в какой момент он должен об этом сообщить суду – о том, что свидетель имеет повод для оговора и существуют межличностные неприязненные отношения.

Судья разрешила защитникам подойти в Кантемиру для консультации и проигнорировала уточняющий вопрос Карамзина, должны ли проходить консультации в присутствии председательствующего, прокурора, секретаря и конвойных (очевидно, этот вопрос был неудобен судье, так как хорошо показывал противоречие правовым нормам и здравому смыслу принятого только что решения о запрете на конфиденциальное общение адвокатов с подзащитным). В следующую минуту судья все же прокомментировала происходящее, сказав, “мы не можем обеспечить конфиденциальность в суде – в любом случае присутствует конвой”.

Тогда Кантемир спросил: “Чтобы получить возможность для конфиденциального общения, я должен в изолятор уехать?”. Судья ответила утвердительно.

После консультации Кантемира с адвокатами начался допрос нового свидетеля.

Кантемир попытался выяснить у него, почему руководство изолятора дало указание свидетелю получить подпись Кантемира под записью о взятке в журнале заявлений, которую Кантемир сделал после провокации с обнаружением у него в камере мобильного телефона. Свидетель часто отвечал “не помню”, нередко по четыре-пять и более раз подряд, явно не желая помочь выяснению всех обстоятельств провокации против Кантемира.

Тюремный «решала» надзиратель Зуев в нарушение закона числится гендиректром нескольких коммерческих компаний

Так, свидетель “не помнил”, расписался ли Карамзин в журнале заявлений под своим заявлением о взятке, когда начальник СИЗО дал указание свидетелю прийти к Карамзину и получить подпись в журнале, почему не были взяты подписи в отношении других заявлений Карамзина, которые были в журнале. При этом свидетель вспомнил, почему не работал в момент общения с Карамзиным видеорегистратор – “села батарея”.

Далее свидетель таки вспомнил, что накануне инцидента с журналом Карамзин подавал к нему административные исковые требования за его бездействие, из-за которого возникла угроза жизни и здоровью Кантемира Карамзина, хотя когда точно это произошло, он тоже “не помнит”.

Далее адвокат Шота Горгадзе спросил, часто ли на свидетеля подают иски и почему он не запомнил такое событие, если это было впервые. На что свидетель сказал: “Память нефеноменальная”.

Горгадзе сказал: “Это мы уже заметили”, чем вызвал смех у многих присутствующих.

Далее Горгадзе продолжил:

“На вас подают заявление, а вы не помните даже месяца, когда это было? Не верю. Значит, вам наплевать на службу. У вас не может не быть карьерных амбиций”.

Уже и судья попыталась помочь Карамзину и Горгадзе узнать у свидетеля, когда же был подан иск против него, но свидетель “не смог” вспомнить даже время года, когда это было.

Далее свидетель продолжил давать показания в том же репертуаре “не помню” и “не знаю”. Он не смог ответить, что ему известно о том, что Зуев передал Карамзину якобы за взятку мобильный телефон, доложил ли он начальнику СИЗО, что выполнил его указание взять подпись Карамзина, понес ли какую-то дисциплинарную ответственность Карамзин за то, что он попытался сам сделать запись в журнале заявлений, был ли кто-то выше свидетеля по рангу в СИЗО в момент обыска в камере Карамзина и т.д.

Здесь снова попросил слова Шота Горгадзе, сказав, что “у любого абсурда есть грани”:

“Говорить о том, что свидетель не знает о том громком скандале, который был в СИЗО-8 Сергиева Посада – кто в это в здравом уме может поверить!? Как он может не знать, если знает, что был передан телефон – это же ЧП в любом случае!? И говоря о том, что придя сюда и понимая, какие показания он собирается давать, получив определённые инструкции – я даже не сомневаюсь в этом! – говорить “не помню” и “не знаю”, кто передал!? Ваша честь, я прошу сделать замечание свидетелю том, что он дал подписку и обязан говорить правду. Уверен, что никто, даже если кто-то промолчит, не верит в то, что он не знает, о чем говорит”.

Но судья не увидела оснований для замечания свидетелю.

Допрос продолжился, и Карамзин задал трудный вопрос:

“На каком основании 17 октября 2019 Зуев осуществлял раздачу пищи заключенным и открыл двери камеры Карамзина?”

Была длинная пауза, после чего свидетель в итоге изрек, что не знает, был ли Зуев в тот день дежурным и не знает, на каком основании он раздавал пищу и почему открыл “форточку” в камеру Карамзину во второй раз – уже после раздачи ужина (напомним, Зуев, по показаниям свидетеля на заседании 21 января, во время раздачи пищи передал в камеру Карамзин в накрытой тарелке мобильный телефон и потом вынужден был забрать его вместе с тарелками).

Далее свидетель в один момент даже ответил “да”, когда Карамзин спросил его, брал ли он в руки изъятый при обыске телефон. Но тут же “поправился”, и сказал, что “не помнит”, чтобы ему передавали после обыска телефон.

Несмотря на настойчивые вопросы свидетель упорно “не помнил” все ключевые моменты того дня и так и не сказал, кто ему сообщил, что изъят телефон, видел ли он изъятый мобильный телефон, у кого находился телефон после обыска, когда об обыске составлялся рапорт, кто были “сотрудники администрации”, которые проводили обыск (хотя именно свидетель был в тот вечер главным в СИЗО-8), проводилась ли служебная проверка в отношении какого-либо должностного лица после инцидента с телефоном.

В итоге ситуация дошла до крайней точки, когда Карамзин задал свидетелю вопрос:

“На записи с коридорных камер отчетливо видно, что вы смотрите, наблюдаете, как проводится обыск. Вы видели, как проводился обыск?”

Свидетель отвечает “Нет”.

“Вы зажмуривались, когда смотрели в камеру [комнату]?”

Молчание.

“Там видно, как вы стоите, смотрите в камеру, ходите по коридору, с людьми общаетесь. В этот момент, когда вы заглядываете в камеру, вы зажмурилась – поэтому не видели?”

Ответ: “Не присутствовал во время проведения обыска”.

“Но вы видели, что обыск идет?”

“Я видел, что производятся розыскные мероприятия”.

“Кто проводил их?”

Кое-как свидетель назвал “присутствующих при этом” [обыске] – начальника смены Сысоева и оперативного сотрудника Гаджиева. Насчет личности других сотрудников свидетель снова оказался “непомнящим”, так же как и относительно того, сколько всего человек проводили обыск и кто руководил обыском.

Карамзин попросил суд огласить сообщение в Управление федеральной службы исполнения наказаний об обнаружении телефона и рапорт свидетеля об обнаружении при обыске телефона.

СИЗО-8, где почти два года сидит Кантемир, г. Сергиев Посад

После перерыва на следующий день свидетелю Добрякову продемонстрировали два документа, о которых говорил Карамзин. После этого Карамзин напомнил, что накануне в своих показаниях свидетель сказал, что “не помнит”, кто обратился к нему с рапортом о найденном телефоне. Теперь после ознакомления с документами известно, что с рапортом о телефоне обратился к начальнику СИЗО-8 Силивестрову сам свидетель.

На этот раз свидетель не стал отрицать, что у него был телефон и зарядное устройство, которые он после составления рапорта передал Гаджиеву.

Но далее свидетель вновь стал говорить “не помню” и “не знаю” на многие другие уточняющие вопросы Карамзина, в том числе на вопрос, держал ли он в руках изъятый телефон. Не помнил он и у кого был изъят телефон при обыске в камере 41 (где содержались Карамзин и еще один подследственный).

В таком же духе свидетель отвечал и на вопросы защитников Карамзина, и на вопросы судьи. В частности, он “не помнил”, почему он решил, что в камере было найдено именно зарядное устройство к изъятому телефону, а о том, что Зуев пронес в СИЗО телефон ему известно “по слухам” и “кто-то говорил”, а “официального источника нет”.

Свидетель из руководства

Следующий свидетель – заместитель начальника СИЗО-8 Харчев – был гораздо более словоохотлив, и, среди прочего, сообщил, что сразу после инцидента с ноутбуком Карамзин высказал сожаление о том, что разбил ноутбук следователя. Однако когда Карамзин спросил у Харчева, зарегистрирована ли была эта явка с повинной, Харчев ответил, что такой регистрации не было, информация эта осталась не зарегистрирована.

Провокация в камере Кантемира

Харчев не смог сказать и о том, кто принял решение о проведении обыска в камере у Карамзина, кто дал распоряжение куриеруемому им сотруднику оперативного отдела Гаджиеву проводить обыск. Он также сообщил, что не встречался в день обыска с оперативниками ФСБ, которые участвовали в обыске. Не видел он и сам изъятый во время обыска телефон, Гаджиев его ему – своему непосредственному начальнику – не приносил. Не помнит Харчев и на каком основании младший инспектор Зуев заступил на ночную смену не в 20.00, как обычно, а в 15.00–16.00, как не знает, кто разрешил Зуеву пронести на территорию СИЗО телефон. Харчев был полезен все-таки тем, что, отвечая на вопрос, сказал, что младший инспектор не может выводить содержащихся в СИЗО в кабинет психолога и там вести с ними какие-либо беседы (как это делал Зуев с Карамзиным). О помощи Карамзина СИЗО-8 на 800 тысяч рублей Харчев тоже ничего не знает, и не помнит о том, чтобы младший инспектор Зуев обращался к кому-либо с рапортом о том, что ему поступило коррупционное предложение от Карамзина.

Вопросы Карамзина вызвали раздражение судьи, она снимала многие из них, требовала переформулировать. В частности, Карамзин спрашивал, кто проводил с ним инструктаж о порядке пребывания в СИЗО и запрете пользоваться мобильным телефоном, о чем он не знал. Судья сняла вопрос и порекомендовала узнавать такую информацию защитникам Карамзина запросами в само учреждение, правда, затем все же сказала, что свидетель уже ответил “не знаю”.

Затем Карамзин попытался получить у Харчева подтверждения существующего правила о том, что младший инспектор на посту у камер, кем был в СИЗО Зуев, не должен прикасаться к тарелкам с пищей при ее раздаче, его функция – лишь открывать так называемую “форточку”, а работник кухни выставляет на нее тарелки с пищей. После этого на обозрение свидетелю по ходатайству Карамзина была представлена инструкция, поскольку, как сказал Кантемир, свидетель дает пояснения, противоположные содержанию инструкции. И, действительно, раздачу пищи Зуеву по инструкции осуществлять было запрещено.

И все же Харчев, возможно, в силу своего статуса руководителя был, по-видимому, менее связан страхом сказать что-то “лишнее”, как ранее допрашиваемые свидетели из числа младших инспекторов, и поэтому с его помощью было проще установить некоторые факты, важные для разбирательства, которые далее будут использованы защитой.

* * *

Изнурительные (для спрашивающих) допросы свидетелей, представляющих одно ведомство и учреждение, показали, что инструкции сотрудники СИЗО все же хорошо знают, но это, очевидно, “инструкции” о поведении на допросе в суде, их задача – максимально выгородить себя, свое учреждение, начальство и/или сделать затруднительным установление подлинных обстоятельств событий, произошедших в СИЗО-8, так как они могут вскрыть нарушения в работе учреждения. И здесь, по-видимому, не может подействовать призыв к соблюдению гражданского долга, которым попытался образумить одного из пораженных “амнезией” свидетелей член Совета при Президенте Российской Федерации по правам человека Шота Горгадзе.

Кантемир Карамзин продолжает демонстрировать силу духа и готовность бороться.

Мы продолжим следить за ходом судебного процесса.

Следующее заседание пройдет 10 февраля.